Отродье. Охота на Смерть

— Ты больной? Я могу ходить! — Вадим на всякий случай пошевелил пальцами на ногах, чтобы убедиться. — Слушай, а ко мне кто-нибудь приходит?

— Да, твоя мать. Каждый день, кроме вторника и субботы…

— Угу, у неё суточные дежурства…

— Вооот, а говоришь, что ничего не помнишь! Кончай врать, говори, что случилось, почему ты здесь?!!

Вадим и сам себя подловил. А, правда, что же случилось?

Он отчётливо помнил годовые отметки в дневнике и недовольного отца из-за тройки по математике. Помнил, как с друзьями поехал купаться, хотя вода в первых числах июня ещё не успела прогреться, и они схватили страшного дуба. Потом месяц на даче, показавшийся ему годом в ссылке. Помнил первые дни в пионерском лагере, как тосковал по дому и хоть в этом стыдно признаваться — по маме. Речка у лагеря была знатная: быстрая, своенравная, но тёплая с песчаными пляжами. Помнил, как дал себе зарок — переплыть её до конца их смены. А потом туман, холодное одеяло, твёрдая подушка, Эд.

— Хоть убей, не помню…

Сосед расстроился, но ненадолго:

— Вспомнишь — стопудово расскажи! А я прикинь, напоролся на вилы!

— Как?

— Да по дурости! Родичи отправили к бабке в деревню, ну мы бесились в стогу, я с разбегу прыгнул, а в сене — внутри, кто-то забыл вилы. Вот зырь! — Эд гордо задрал майку, продемонстрировав наглухо перебинтованный живот, — кровищи было море!!! Меня местный фельдшер ещё плохо обработал, пошёл гной — видел бы ты мою бабку! Она от страха чуть не преставилась! Вот теперь здесь… Две операции было… Мамку жалко — всё плачет, будто я умирать собрался.

— Немедленно спать! — внезапно рявкнула, ворвавшаяся в дверь толстая медсестра, — Вот олухи какие!!! Не спят, а у меня смена только началась! Ну, смотрите, негодяи — штаны с вас поспускаю, да к девчонкам гулять отправлю!

Угроза была нешуточная, так что оба быстро скрылись под одеялами, а через несколько минут сон взял своё.

Тихо, но как-то безнадёжно плакала женщина. Вадим проснулся. На краю кровати Эда сидела немолодая дамочка в очках с красиво вьющимися локонами коричневых волос. Даже сквозь стёкла были видны красные заплаканные глаза. Такие глаза бывают, когда плачешь, сутки напролёт — такие глаза были у бабушки после смерти деда. Рядом с женщиной стояла ночная медсестра, утешительно поглаживая её по плечу.

Вадим вспомнил разговор с новым знакомым и почему-то решил высказаться:

— Здравствуйте. Да, что вы всё убиваетесь по сыну? Ничего с ним не случится! Мы всю ночь разговаривали, он сказал, что обязательно поправится!

Женщина тут же умолкла, посмотрела, словно увидела привидение.

— Ох, и бесстыжий ты мальчишка! — отозвалась медсестра, — и как тебе наглости хватило такое говорить? Знаешь ведь, что беда у женщины, так ещё издеваешься! Ничего святого в наше время не осталось! Мальчишка ещё вчера на закате умер, а ты собираешь… Ремня бы тебе!

Мать Эда, будто сорвалась с привязи: запричитала, упала на тело сына, заплакала в полный голос.

Вадим, сражённый новостью, не знал, что и сказать:

— Не может быть… Мы разговаривали… Была поздняя ночь… Эдик сказал, что раны заживают и, что вы постоянно плачете…

Медсестра озверела:

— Побойся Бога! Ты слышишь, что несёшь?!! Заткнись! Умолкни! Спи! Как тебе не стыдно! Вот молодёжь пошла!

Мать Эда продолжала рыдать.

Совершенно запутавшись в происходящем, он отвернулся к стенке и заткнул уши, чтобы ничего не слышать.

Спустя минут двадцать плачущую увели, а ещё через десять в коридоре послышался нарастающий шум. Женщины что-то быстро щебетали, судя по интонациям — оправдывались, их периодически обрывал густой мужской бас, но женщины с ним не соглашались, продолжая щебетать. Голосов становилось больше. Они приблизились, а затем палата превратилась в ярмарочную площадь.

— Вот он! Жив, здоров! Проснулся! — громко заявила высокая, худая как селёдка медсестра, — А Зоя у нас первую смену отработала, не знала, что он клинический…

— Да, я не знала, но зато знаю, что хам он редкостный и врун порядочный! — нагло парировала толстая ночная сестра.

— Кто бы мог подумать! Взял и проснулся! Сам! — всплеснула руками маленькая пожилая врач.

— Батюшки! — вторил кто-то из толпы.

— Тишина! — рявкнул басом крупный доктор, которого буквально облепляли женщины в белых халатах.

Доктор напоминал гору, заросшую лесом или медведя. Очень большой, с сильными огромными лапами, густой бородой и смуглой кожей, полностью заросшей чёрной шерстью. Несмотря на пугающую внешность, он смотрел на Вадима добрыми небесно-голубыми глазами, сквозь стёкла очков в толстой оправе: