Отрок

Роська еще раз горестно вздохнул, смахнул со столешницы какую-то пылинку и замолк так надолго, что Мишка уже решил, будто его выступление закончено. Однако, помолчав, Роська поднял, все-таки глаза на крестного и снова заговорил, уже более твердым голосом с обличающими, если внимательно прислушаться, нотками:

— Это — то, что есть. Что хотелось бы иметь, вы все знаете и без меня: истинно верующих православных христиан и пятое в Погорынье христианское поселение.

— Пятое? — недоуменно переспроси Петр. — Почему пятое?

— Кроме Ратного и Княжьего погоста, в Погорынье есть еще два христианских села: Огнево и Хутора. — Объяснил Мишка. — Огнево стоит чуть южнее и восточнее нас — на берегу Случи. Названо так, потому, что поставлено на месте лесного пожарища — когда-то люди с восточного берега Случи туда перебрались, потому, что у них земля истощилась, а тут почти готовая росчисть после пожара. А Хутора — заслуга погостного боярина Федора. Он севернее нас, тоже возле Случи, пять хуторов основал. Один хутор разросся в село, а остальные так и остались. Оттуда и названия.

— Не знаете, так молчите! — прервал мишкины объяснения Илья. — Можно подумать, что христиан в Погорынье вообще раз, два и обчелся. По Припяти еще селища стоят. Там тоже христиане, только тяготеют они не к ратному, а к Пинску, хоть и на другом берегу живут. Да и непонятно: где там границы Погорынья проходят. В общем не нужны мы им: ни для торговли, ни для защиты. Это огневцев мы, попервости, от язычников защищали, да боярину Федору помогли землю населять, а для припятских селищ мы никто. Были и еще два селища на Горыни. Полусотника Митрофана с людьми туда отселили, что бы рубеж под надзором был, но они взбунтовались и ушли на Волынь. Сейчас на месте одного из них рыбацкая весь небольшая стоит, а второе заглохло. Вот так! А ты: пятое, пятое…

— Все равно! — уперся Роська. — То, что надо бы сделать, у нас не получается, и как этого добиться, я не знаю. Да еще волхва рядом живет, и внучка ее все время в крепости крутится…

— А ну, прекрати ныть! — Мишка, как чувствовал, не хотел давать слова Роське, но, никуда не денешься, выслушать требовалось всех. — Делай, что должен и будет то, что будет! Будет, потому, что ты ДЕЛАЛ, а не убеждал себя и других, что ничего не выйдет! Тем более, что у тебя один раз уже вышло! В твоем десятке тоже одни язычники были, а сейчас это лучший десяток Младшей стражи. Ты что, работать разучился?

— Так моим деваться некуда, — попытался оправдаться Роська — а нинеины отроки выучатся и уйдут!

— Ага! — уцепился за первую же возможность Мишка. — Значит, твой десяток тоже из-под палки Истинную Веру принял?

— Нет! — Роська выкрикнул это «нет» так, словно его обвинили черт знает в каком преступлении. — Нет! Они душой Христа приняли!

Логики в Роськиных словах не было ни на грош — то "деваться некуда", то "душой приняли", но Мишке логика и не требовалась.

"Ничего, для подростка, коллективное мнение его группы общения, как правило, даже важнее, чем мнение родителей. В патриархальном обществе это проявляется не так ярко, но, все равно, работает. Плюс, вольно или невольно, несформировавшийся характер, если некуда деться, подстраивается под нормы поведения окружающих. Только глупостей делать не надо, и время сработает на нас".

— Вот и сделай так, чтобы все остальные душой приняли. Один раз у тебя это вышло, выйдет и в другой раз.

— Не выйдет! Тут совсем другое…

— Выйдет! — оборвал причитания крестника Мишка. — А мы все тебе поможем. Все, другого ответа не жди! Если что-то потребуется, ни в чем тебе отказа не будет, а плакаться, впредь, запрещаю! Господин Советник Академии Михаила Архангела Николай Никифорович! Тебе слово.

Мишка настороженно глянул на Петра, опасаясь, что он как-нибудь негативно отреагирует на то, что Николу поименовали «Никифоровичем», но у Петьки хватило выдержки, чтобы проигнорировать услышанное.