Отрок. Бешеный Лис (Часть 3-4)

— Больше сорока лет назад он тогдашнего сотника своими руками зарезал, у всех на глазах. За то, что тот сотню чуть не под полное истребление подвел. А потом приказал каждому из оставшихся ратников по пять холопок обрюхатить, а детей самим воспитывать, чтобы, значит, пополнение выросло. А попу, который ему пенять за это надумал, с одного удара три зуба вышиб.

— Сотника… ничего себе! Это что же, мой отец от холопки мог родиться?

— Не важно, что от холопки, — отозвался Илья наставительным тоном — важно, что от ратника и ратником воспитан!

— Так и сам Корней…

— Нет, Лисовины свою кровь чтят, не простая она.

— Как это? — Не понял Афоня. — Что значит «не простая»?

— Ну, во-первых, у них в каждом колене какя-нибудь из баб обязательно двойню рожает. Вот у Корнея первенцами были Фрол и Лавр.

— Имена! По трезвости и не выговоришь.

— По пьянке еще труднее. — Со знанием дела пояснил Илья. — Это ему поп тот так отомстил, сейчас-то имена детям сам выбираешь, а тогда строго было: поп в святцы заглянул, да и окрестил, родителей и не спрашивал. Болтали, что Агей его за это еще раз отлупил, и проклятия не побоялся. Ну а у Фрола и Лавра тоже по двойне рождались. У Фрола сначала две девки — Анька и Машка, потом вот Михайла, потом младшие: Семен и Евлампия, а у Лавра — первенцы: Кузьма и Демьян.

— Слушай, а почему Корнея еще Корзнем кличут? — Не в тему перебил обозника Афоня.

— Ты только при нем не помяни, не любит он.

— Да знаю я, любопытно просто.

— Тут три разные истории рассказывают, какая из них вернее, не знаю.

Чувствовалось по голосу, что Илья сел на любимого конька, можно было быть уверенным, что озвучены будут все три версии.

— Первая история совсем простая. Вроде бы, добыл Корней в бою с ляхами дорогое корзно — плащ княжеский — и долго в нем ходил и величался. Отсюда и прозвище.

Вторая история смешная. Будто бы еще пацаненком совсем малым залез Корней из шалости в корзину с бельем, а бабы ту корзину на речку полоскать понесли. Он сидел, сидел, а потом как заорет дурным голосом. Бабы напугались, да корзину в речку и уронили. Вот он в корзине плывет и орет, уже не каверзы ради, а от страха. Ну и стали корзинкой дразнить, а потом как-то в Корзня превратилось.

А третья история, опять, про ляхов. Сошлись как-то две рати — наша и ляшская, и так вышло, что ни у нас, ни у них интереса к битве нет, а разойтись миром зазорно, вроде, как испугались. Стоят, стоят, а делать-то что-то надо. Стали с той и с другой стороны молодцы выезжать и соперников вызывать на поединок. Сначала все поровну получалось: то наш одолеет, то их. А потом вышло так, что оба поединщика убитыми оказались: столкнулись, и оба на смерть.

И стали после этого ляхи одолевать. Вернее, один лях. Одного нашего из седла вышиб, второго, потом еще одного мечом зарубил. После этого наши засмущались, а лях ездит между ратями и насмехается. И тогда выехал против него Корней. Молодой был, неженатый еще. Съехались они, ударили копьями в щиты и… ничего. Оба в седлах удержались. Съехались еще раз — то же самое. На третий раз у Корнея копье сломалось, но кто-то из наших ему свое кинуть успел, пока лях коня разворачивал.

И тут: то ли лях устал, то ли по ударам почувствовал, что Корней сильнее, не знаю. Но на четвертый раз ударил он нечестно: не во всадника, а в коня. А Корней не растерялся, ухватил ляха за корзно и вместе с ним на землю свалился. Потом накинул ляху его же корзно на голову и, пока тот выпутывался, как даст ему сапогом по морде! Лях и повалился. Корней его на спину коня закинул и к своим уволок. Большой выкуп потом за того ляха получил и прозвище — Корзень.

— А чем дело-то кончилось? — нетерпеливо спросил Афоня, после того, как Илья умолк.

— Так тем и кончилось — победил Корней.

— Да нет, я про рати! Сеча-то была?

— Не-а, дождь пошел.

— Дождь?

— Ага. Такой ливень хлынул, такие хляби разверзлись, какая там сеча! Восвояси повернули. Вот, какая история тебе больше понравилась, про такую и думай.