Отрок. Ближний круг

Так стал Корней сотником ратнинской сотни и правил ей без малого десять лет. Правил не только умело, мудро, но и удачно – люди понимающие знают, что сочетание мудрости и удачливости редко сходятся в одном человеке. Удачей было и то, что младенцы, рожденные холопками по решению Перунова братства, ко времени его сотничества стали уже зрелыми мужами, сами обзавелись многочисленным потомством, и сотня обрела почти былую силу. И то, что тесть его Святополк Изяславич, став великим князем киевским, оставил Туров и Пинск в области великого княжения, и на Туровский стол не сел очередной временщик; посадник – не князь, совсем уж не наглеет, да и помнит, что в Погорынье сидит не просто сотник, а княжий зять. И то, что на Волынском столе на какое-то время утвердился друг молодости князь Ярослав – настал покой на волынском рубеже, и то, что в Киеве, даже после смерти Корнеева тестя, не закрутились новые неурядицы, а сел на целых двенадцать лет мудрый и грозный муж – Владимир Мономах… Да мало ли событий, независимых от нашей воли, происходят вокруг в благоприятном для нас смысле, порождая некое «поле удачливости»? Случается, впрочем, и наоборот, и могут не помочь ни мудрость, ни умения. Корнею в этом смысле повезло.

Мудрость же Корнея – его собственное достояние. Сумел он, к примеру, правильно расставить людей. Во главе первого десятка встал ратник Данила, сделавшись первым помощником сотника. Десятником девятого десятка и старшим над двумя десятками лучших в сотне лучников стал Лука Говорун. Друга детства Репейку, вставшего во главе Перунова братства под именем Туробоя, путем сложных соглашений и договоренностей, сделали ратнинским старостой. На Княжьем погосте, тоже немалыми усилиями, пристроил еще одного друга – боярина Федора.

Главное же, умудрился Корней свести на нет внутреннее противостояние между перуничами и твердыми христианами, требуя от всех, без исключения, ратнинцев надлежащего исполнения обязанностей православных христиан, а перуново братство превратив в сообщество профессиональных воинов – да, со своими традициями, обычаями и ритуалами, но творимыми не напоказ и православному вероисповеданию вреда не наносящими, по крайней мере, явно. Сумел новый сотник оборотить дело так, что в среде ратников возникло и укрепилось убеждение: искусным воином помимо Перунова братства стать невозможно. А поскольку о серебряном кольце мечтал всякий новик, то молодежь в братство уже можно было не зазывать, а отбирать – запретный плод сладок, а творимое в тайне для молодежи привлекательно вдвойне. В результате пошли в Перуново братство и дети твердых христиан (втайне от родителей или при их молчаливом попустительстве), а неугодные Корнею, даже из родов перуничей, туда не допускались (например, недоброй памяти десятник Пимен).

Ну, а умения Корнея – особый разговор. Проистекли они и из удачи, и из мудрости (хотя о какой мудрости можно было говорить в годы беспутной юности?). Тем не менее, обретаясь в разных землях и при разных княжеских дворах, тратил время Корней не только на шалости и удовольствия – где только можно, присматривался к действиям воевод, а если получалось, то и расспрашивал их или умудренных жизнью ветеранов. Потому и воевала сотня успешно, и потери были невелики, хотя за десять лет легло их на душу сотнику немало – два-три человека в серьезной схватке, десяток-полтора в длительном походе, например, в степь на половцев. Но видели ратники, что умеет Корней людей беречь, и каждую потерю переживает непритворно, и умеет расчесться за нее вражеской кровью, оттого и не услышал он от ратников ни одного слова упрека за все десять лет. От ратников, потому что жены и матери убитых – особый разговор.

Удачливость нового сотника снова и снова порождала разговоры о непростой крови, бродящей в жилах Лисовинов. Ложились эти разговоры на благодатную почву общего недовольства Рюриковичами и каких-то смутных надежд на приход «правильного князя». Да, ратнинцы гораздо меньше других страдали от произвола княжьих людишек, да, всему Погорынью было легче оттого, что подати собирает погостный боярин, а не наезжающие раз в год в полюдье бояре с дружинниками, которых боялись и ненавидели чуть ли не как половцев. Но живут-то люди не в пустыне – слухи и разговоры доходят. Вон, недалече, на другом берегу Случи, стоном стонут после наездов княжьих людишек, и не только смерды, но и бояре-вотчинники. Причем совершенно одинаково, что в нижнем течении Случи – в княжестве Туровском, что в верхнем течении – княжестве Киевском, бывших древлянских землях, что и вовсе в истоках – в княжествах Владимиро-Волынском и Галицком.

А что до «правильного князя», так в любом городе и окрестностях бояре, купцы и ремесленный люд желают иметь своего постоянного князя, который не поглядывал бы на более почетный и богатый стол, а остался бы навсегда и завещал княжество детям.