Отрок. Ближний круг

«Вот тебе и «Кхе!». А представьте себе, сэр Майкл, что оружие у вас в руке играло бы так же, как в те несколько секунд, когда вы были под воздействием господина бургомистра! Вот бы шоу устроили, пацаны бы уссались от восторга! Конечно, лорд Корней и тогда бы победил, но… а вообще-то не факт – он-то на протезе, а у вас подвижность и глазомер усилились бы будь здоров… Не важно! Главное, надо учиться входить в боевой транс, а научиться этому можно только у Аристарха. Увы, но если даже другие это и умеют, тот же Алексей, например, то обучить этому искусству, видимо, очень сложно, а Аристарх обучить может, но вместе с этой наукой придется осваивать еще кучу мистических прибамбасов из арсенала жрецов Перуна. Ну, будем считать это платой за учебу, да и не бывает информация лишней, сами же поняли, сэр, что разобраться в некоторых обстоятельствах без знания этих самых прибамбасов невозможно!»

Из задумчивости Мишку вывел Зверь, пихнувший его мордой в спину, мол, долго тут еще торчать будем, хозяин? С утра же не жравши!

Действительно, они остались на стрельбище одни – опричники убрались первыми, за ними, стремя в стремя, последовала «сладкая парочка» Корней и Аристарх. Судя по жестам, староста как раз живописал воеводе, как между ним и Нинеей бегал бронзовый лис.

– Прости, Зверюга, задумался, сейчас поедем – тебя покормить надо, а опричникам разъяснить: что лорд Корней говорил, что при этом имел в виду, что на самом деле думал и какие выводы из всего вышеперечисленного надлежит сделать. А то запугал старый хрен детишек: «Зарезать! Не жалеть!» Он же на самом деле добрый… ну, почти. Оп-па! Поехали!

Заниматься разъяснительной работой Мишке не пришлось – судя по жизнерадостному ржанию опричников, столпившихся у конюшни, кто-то уже взялся поднимать их угнетенный выступлением господина воеводы «морально-политический» дух, и… разумеется, это был «начальник тыла» Илья. Пережидая очередной взрыв смеха, он смачно откусил кусок морковки, целый пучок которой держал в руке, пожевал, жмурясь, как кот, а потом продолжил:

– Это еще что! А вот был случай… пришла как-то к Добродее молодая баба и жалуется, что муж-де к ней охладел. Так, мол, и так: лягухой обзывает, глаз, говорит, у тебя рыбий, и ни любви, ни ласки от него ни по будням, ни по праздникам. Прям беда! Добродея ее спрашивает:

«Бьет?»

Та отвечает: «Бывает… иногда, да и то… как-то без интересу, вроде как работу исполняет, даже обидно!»

«Да, – говорит Добродея, – беда у тебя тяжкая, но помочь ей можно! Научу я тебя наговору чудесному, всю холодность мужнюю как рукой снимет: и лупить тебя будет от всего сердца, и… все прочее творить станет от всей души, пламенно! Слушай и запоминай, слова там такие: «Я женщина слабая, беззащитная, меня всякий обидеть может!» Запомнила? Повтори».

Ну, та повторила, а Добродея сердится: «Да не так, дура! Это со страстью говорить надо, даже не говорить, а кричать! Чтобы со слезой, со злостью… Ну, представь себе: ты мужняя жена, а всякий обидеть может! Разве ж это жизнь?»

Мучились они, мучились, наконец, сказала бабенка все, как надо.

«А теперь, бедолага, запоминай самое главное: на каждое слово этого наговора должен приходиться один удар скалкой! Вот так: “Я! Женщина! Слабая!”»

Илья запищал женским голосом и принялся наносить «удары» зажатым в кулаке пучком морковки.

«Господи, знал бы Антон Павлович, из каких глубин веков пришли к нему эти слова!»[66]

– Ну, бабешка от такого обалдела слегка и спрашивает Добродею:

«Почему скалкой?»

«Ну, не скалкой, так вальком или рубелем. Да что ж у тебя дома снасти нужной не найдется? На крайний случай, можно и поленом, только гляди, чтобы не очень занозистое попалось. И лучше бы не при детях, они у тебя хоть и малые совсем, но смотреть на такое им не надо».

«Да нет, матушка Добродея, ПО ЧЕМУ бить-то?»

«Так по мужу! По чему ж еще-то?»

Проходит, значит, дней десять или двенадцать, и приходит та бабешка к Добродее в другой раз.

«Спасибо, матушка Добродея! По гроб жизни благодарна тебе буду, вот, прими подношение от всей души!»