Отрок московский

В конце концов, монастырская верхушка так измучила молодого ученого придирками и наказаниями, что он попытался бежать. Кому же охота постоянно слушать, что он колдун и якшается с нечистой силой?

Первый побег окончился неудачей. Бертольда довольно быстро изловили, вернули в обитель и, чтобы он opera et studio[78] искупил провинность, приставили к грязной работе – поручили ухаживать за свиньями, отправляли чистить отхожие места, во искупление грехов оставляли ночь напролет читать требник перед алтарем. Именно тогда он получил прозвище Черный – это нетрудно, если с утра до ночи ковыряешься в навозе. Время уходило, как вода сквозь песок. Тяжкий и бессмысленный (во всяком случае, для него самого) труд вместо научных изысканий.

И Бертольд от безысходности и отчаяния решился на вторую попытку.

Как говорил Цицерон: «Abiit, excessit, evasit, erupit…»[79]

Думал добраться до Ульма, передохнуть там от Богородицы до Трех Волхвов[80], а потом уж направиться либо на юг – в Болонью, либо на запад – в Парижский университет. Но вот по дороге повстречал бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона…

Отдышавшись и немного придя в себя, д’Орильяк выдохнул сдавленным голосом:

– Вуал и Заган перестают слушаться меня… Только Гамор еще помогает…

Жиль, удерживавший голову южанина на коленях, вздохнул. Он до сих пор еще не мог смириться, что рыцарь, посвятивший жизнь служению Господу, может вот так запросто говорить о демонах, упоминать их имена или, того хуже, заклинать их. Является ли это грехом? Брат Эжен как-то сказал, что к чистому грязь не липнет – душа искренне верующего человек защищена от скверны, демоны и сам Князь лжи, Люцифер, не смогут завладеть ею, а использование демонов вonа mente[81] не множит зла.

– Нас преследует кто-то очень сильный… – продолжал д’Орильяк. – Он обращается напрямую к Мардуку[82]… Среди ученых Франции, Бургундии и немецких герцогств таких людей можно перечесть по пальцам.

– За нами погоня? – озабоченно спросил де Грие.

– Похоже… И не просто погоня. Опытный заклинатель, знакомый со списками с древних книг. «Аль-Азиф», «Энума Элиш», «Дхиан»…

Брат Эжен обвел взглядом озадаченные лица спутников. Улыбнулся уголками рта.

– Brevis esse laboro, obscurus fiо[83], не правда ли?

– Ну… – покачал головой брат Антуан.

– В книге «Аль-Азиф», написанной безумным арабом Абдуллой Альхазредом, перечисляются имена демонов и их верховного владыки Мардука, – терпеливо пояснил лангедокец. – В «Энума Элиш», которую и книгой-то назвать нельзя, ибо она написана на глиняных табличках, указываются пятьдесят имен Мардука. А уж «Дхиан» дает методы призвания и подчинения как демонов, так и их властелина.

– А вы читали эти труды? – с придыханием спросил брат Бертольд.

– Сами книги не читал, – ответил Бертольду брат Эжен, пытаясь приподняться на локте. Это ему почти удалось. – Читал списки, само собой. Копию «Энума Элиш» я отыскал в книгохранилище на Кипре. В сундуке с испорченными листами пергамента – их туда сбрасывали переписчики, чтобы потом соскабливать чернила. За «Аль-Азифом» я отправился в Эдессу… Мой отряд потерял трех сержантов и одного брата-рыцаря.

– Сарацины? – спросил Жиль просто для того, чтобы что-то сказать. Он чувствовал себя неловко, оттого что лангедокец все время беседует с Бертольдом, а его вроде бы и не замечает.

– Если бы! Говорят, Альхазред, скитаясь по пустыне Руб-аль-Кхали в поисках древнего знания, нашел-таки разрушенный город. Он назвал его городом Колонн, или Ирем. Ифриты и джинны охраняют его, ибо только в Иреме они могут пронзать пространство и время, вырываясь в нашу реальность из Бездны, где их запечатал именем Аллаха великий султан и чародей Сулейман ибн Дауд. – Д’Орильяк улыбнулся. – Хотя всем христианам известно, что никакого Аллаха не существует…

– Ну конечно же! – с жаром воскликнул брат Жиль, а францисканец поддержал его порыв, крестясь и кивая: – Credo in Deum, Patrem omnipotentem, Creatorem caeli et terrae…[84]

– …а Сулейманом они зовут ветхозаветного царя Соломона, известного своей мудростью, но уж никак не своим безбожием или пристрастием к чернокнижию. Но я не об этом… Не знаю, кто нападал на нас ночью, во время стоянок в пустыне. Если люди, то они очень хорошо умели скрытно подбираться к часовым, обманывая не только людей, но и собак, которых я приказал взять в поход как раз на такой случай. Если демоны, то вынужден признать, они не боятся молитвы, как бы еретически это ни звучало. Может быть, какие-то звери… В Вавилоне, на воротах, посвященных языческой богине Иштар, можно отыскать изображения многих удивительных зверей, о которых мы и помыслить не могли до первого Крестового похода и знакомства с древним и очень опасным миром Востока…

– А «Дхиан?» – перебил Эжена дрожащий от нетерпения францисканец.

– А «Дхиан» я выменял в Акре за горсть медяков у дервиша-фарса. По-моему, этот несчастный тронулся разумом за много дней и даже месяцев до нашей встречи… Во всяком случае, смех его, совершенно безумный, преследует меня до сих пор, хоть минуло уже больше полутора десятков лет.