Отрок московский

– Так… энто… купец Андраш угощался вечером. Скоромного потребовал, хоть и пост. Ровно нехристь какой! Вино хлестал! И энти с ним вместе! – Он кивнул на парней. Сморщился, будто бы собираясь плюнуть, но сдержался, вовремя вспомнив, где находится. Княжеский терем – не то место, где всякий плевать может. Тут только князю позволено выражать свои чувства, как захочется.

– Ясней говорить можешь?

– Я и говорю, князь-батюшка. Пили, жрали скоромное. Орали непотребно друг на друга.

– Что ж ты врешь-то! – снова не выдержал Улан-мэрген.

– А ты бы рот закрыл, морда… энто… косоглазая! Лба не крестишь, в Бога не веруешь! Басурманин! – окрысился корчмарь.

– Тихо! – Ярослав Васильевич голоса не повысил, но Никите показалось, что от его голоса дрогнули полыхающие ярким пламенем лучины. Будто тигриный рык прокатился по гриднице.

Конечно, Никита не слышал, да и не мог слышать голос тигра, но почему-то подумал, что витебский князь не сильно от него отстал. Ярослав Васильевич, если б захотел, мог бы медведей-шатунов в лес изгонять, даже за оружие не хватаясь.

– А ну тихо, оба! – продолжал князь. – Еще раз загрызетесь, оба плетей получите на конюшне! Кто на кого орал?

– Так… энто… купец Андраш орал. На охранников своих.

– А этот малый орал на старика, которого мертвым нашли?

– Так… энто… Как же он мог орать, князь-батюшка, когда за разными столами они сидели?

– Что ж ты тогда обвинение возводишь на отрока?

– Так утречком… раненько, петухи еще спали… гость мадьярский засобирался в дорогу. Чуть не пинками молодцов своих подгонял. Сани запрягли, верховых коней подседлали и… энто… укатили прочь. Я Даньку прибираться в горницах послал. Энтот Данька сестры моей сынок. Непутевый. Хотели его ремеслу обучать, а он – ни в какую…

– Молчан! Недосуг мне про небог[106] твоих слушать!

– Прости, князь-батюшка… Язык мой многогрешный… – Молчан испуганно поклонился. – Данька-то первым и нашел мертвеца. Лежит дед, горло от уха до уха… энто… перерезано. И этот головник рядышком лежит – ручищи в крови, рядом ножичек. Я сразу сообразил – стражу звать надобно! Вот Фрол Силыч и прибёг.

– Чинил ли головник сопротивление?

– Нет, князь-батюшка, не чинил, – честно ответил корчмарь. – Говорил, что не он, мол… Да кто ж ему поверит? Руки в кровище…

– То не твоего ума дело. Фрол!

– Слушаю, княже.

– Правду ли говорит Молчан?

– Правду. Мальчишка этот с нами сам пошел, добровольно. Рук вязать не пришлось. Да и второй, татарин… Тот вообще сам вызвался, – степенно пояснил стражник.

– Что ж, – Ярослав Васильевич потер бороду, почесал в затылке. – Расскажи-ка мне, головник, кто ты, откуда, чем оправдаться можешь?

– Меня Никитой зовут, – ответил парень. – И я – не головник.

– То мне решать. Я в этом городе князь.

– Верю я, Ярослав Васильевич, что ты по чести все рассудишь, как нам еще со времен Ярослава Мудрого завещано. Но я не убивал Мала.

– Хорошо говоришь, отрок, как по писаному. Значит, его Малом звали?

– Малом.

– И кто он, откуда вы с ним на мою голову заявились? Почему Молчан говорит, что с вами девица еще была? Куда она подевалась? Что за купец? Почему затемно в Витебск надумал заезжать и затемно уехал? Ответствуй, отрок. Но помни – от твоих слов многое зависит.

– Я начну… – Голос предательски захрипел, и Никите пришлось откашляться. – Сначала начну.

– Давай-давай! – подбодрил его князь. Вроде бы ласково, но карие глаза глядели с прищуром, пристально и жестко – чудился отточенный стальной наконечник, нацелившийся в самое сердце.

– Девица Василиса, что была с нами, – смолянка. Мал при ней вроде дядьки – и охранник, и воспитатель. Встретились мы с ними в дороге… – Никита решил не врать (кто знает, вдруг крест придется целовать в подтверждение своих слов?), а ограничиться частью правды или смешать правду так причудливо, чтобы не открыть чужим людям лишних тайн. – Недалеко от Смоленска. Решили вместе ехать, чтобы, случись что, от лихих людей отбиться можно было.

– По какой надобности путешествовали? – неожиданно прервал его витебский князь. – Зачем в Витебск пожаловали?

– Да мы не нарочно в Витебск заглянули… Кой-чего из еды купили бы и дальше. Нас с Уланом отправили молодого боярина разыскать. Из Твери. Акинфа Гаврилыча сынка…

– Это Шубы, что ли? – Ярослав скривился. – Вздорный человек. И воин так себе. Зато любому князю без сала влезет…

– Ну, не всем, – подал голос Гаврила Ипатьевич. – Московский князь его живо раскусил. А тот, как от Данилы под зад сапогом получил, будто котяра воровитый, так в Тверь лыжи и навострил.

– Так ты тверич? – напрямую спросил князь.

– Тверич.

– И как там Михаил Ярославич живет-здравствует?

– А опять с Юрием Московским не мирится. С той поры, как великим князем стал, Даниловичи только и шепчут по углам, что обошел-де их тверской князь, не по праву ярлык на княжение у хана выторговал. Кому такое понравится?

– Воевать Москву не думает?

– Да люди разное говорят. А со мной Ярославич не делится задумками. Я даже не отрок при дружине. Так, гонец…

– А ордынец при тебе для какой надобности? Зачем русскому человеку с нехристем водиться?