Отрок. Внук сотника

«Напалма ты не видел, старый хрен, и ковровых бомбардировок. Я, правда, тоже – только по телевизору, но зато на себе попробовал, как это бывает, когда израильский штурмовик с кормы на твой пароход заходит, а в трюмах пять тысяч тонн артиллерийских снарядов лежат. Игрушки, говоришь?»

– Вы с Андреем семерых уложили, мы тоже – семерых. Кузька один раз выстрелил, вот как раз в этого, а Демьян вообще ни разу. Вот тебе и игрушки.

– Это ты – в одиночку шестерых?

– Одного – Роська кистенем, еще одного – Петька помог, остальных я!

– Кхе! Самострелы… надо же… ладно, Андрюха, давай этого!

Немой, сильно хромая, перебрался к связанному Мишкой мужику и принялся растирать ему лицо снегом. Мужик замычал, задергал связанными руками, открыл глаза.

– Здравствуй, сватьюшка Славомир, давненько не встречались, – с людоедской ласковостью пропел дед. – Годков десять, а то и поболее.

– Корзень, чтоб ты сдох! – отозвался связанный мужик.

«Сколько же у деда имен? Корней, Кирилл, теперь еще Корзень. Не удивлюсь, если и еще есть…»

– Ну сдохнешь-то как раз ты, сватьюшка, но не сразу. За паскудство твое ответить придется.

– Не пугай, христианин, светлые боги…

– Вот перед ними-то и ответишь, и по древним славянским обычаям, – не дал Славомиру договорить дед.

– Что ты, христов выб… про наши обычаи…

– Знаю! – снова перебил Корней. – И за пролитие крови ближних родичей спрошу, как надлежит! Ты, гнида болотная, дядьев с племянниками стравил. Вон три твоих сына убитые лежат, а там два твоих внука раненые кровью исходят. Помнишь, что по нашим древним обычаям за такое положено? Нет тебе прощения от светлых богов славянских!

– Врешь, Корзень! – мужика аж трясло от ненависти и бессилия. – Не могла Татьяна родить, волхв ее чрево затворил!

– Однако родила! Крест животворящий сильнее волхвования оказался! – дед по-волчьи ощерился, шрам на его лице сделался багровым. – А теперь получи по обычаю, изверг, родную кровь проливший!

Три коротких взмаха меча – и Славомир лишился ушей и носа. Мишку снова скрутило, но желудок был пуст, и он только часто задышал, пытаясь унять бунтующий организм.

– Не узнают тебя теперь пращуры, и нет у тебя ни лица, ни имени! – торжественно возгласил дед. – Андрюха, режь ему подколенные жилы!

Немой чиркнул по ногам Славомира засапожником.

– Не перейдешь ты теперь через Калинов мост! – продолжил речитативом Корней, словно произносил какое-то языческое заклятие.

– Корзень, будь ты прокл…

Кончик дедова меча, лязгнув об зубы, вошел Славомиру в рот, слова превратились в стон и бульканье.

– Не извергнешь более хулу и проклятие! Нет у тебя отныне ни голоса, ни облика, ни имени, ни пути! Михайла, тащи ЭТО конем в лес, там ему руки освободишь, пускай ползет!

Мишка, даже не пытаясь поймать какого-нибудь оставшегося без всадника коня, выпряг из саней Рыжуху, привязал Славомира к упряжи за ноги и повел лошадь под уздцы к ближайшим деревьям. Проходя мимо, совершенно равнодушно глянул на убитого им лучника – на эмоции не осталось уже никаких сил. Так же равнодушно, зайдя за первые деревья, освободил ноги мычащего мужика от привязи, перерезал стягивающий ему локти ремень и побрел назад по кровавому следу.

«Двенадцатый век… Права человека, гуманное обращение с пленными, высший приоритет человеческой жизни… Все умещается в одном месте – ножнах, висящих на поясе победителя. И какая-то высшая справедливость в этом есть, Славомир ведь пощады не просил, понимал, на что шел.

Да полноте вам, сэр Майкл, так ли вы рассуждали бы в случае победы лесовиков? Сомнительно, ох сомнительно. И Славомир тоже хорош: какой командир обречет на смерть раненых подчиненных ради удовлетворения личной мести? Дерьмо он был, а не командир! Люди ему доверились, а он…»

– Михайла, Михайла! Да очнись ты! Андрюха, кажись, перебрали мы, не в себе парень.

Мишка вдруг обнаружил, что стоит столбом напротив деда с Немым, держа Рыжуху под уздцы, и совершенно не помнит, как он пришел сюда из леса.

– Слышу я, деда, не бойся, не свихнусь. Андрею ногу перевязать надо, я мать позову.