– Тетка Настена, она же не знала, что они…
– Должна была понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она такая сильная да умелая!
Бзынь!
– Мама!
Бзынь!
Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
– Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
– Было б что выбивать…
– Тетка Настена, можно сказать?
– Что еще?
– Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну, вот мама у них у всех крестная, так, может быть, можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…
– Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? – Настена сердито глянула на дочь. – Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к отрокам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают, что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку, забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…
– Настя, – подала голос Татьяна, – я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
– Михайла, – Настена обернулась к Мишке, – сколько их у тебя всего?
– Четверо.
– А тот, что в село приехал?
– Мамин племянник, Петькой зовут.
– Мотю я бы взяла, – уже помягчевшим голосом проговорила Настена. – Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой, – Настена кивнула на Юльку, – полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.
– Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!
– И этот? – кивок в сторону Мишки.
– А…
– То-то же!
Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела все хорошие врачи.
– Мама, – Мишка просительно глянул на мать, – Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне…
– Видела я, правильно говоришь, сынок.
Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:
– Значит, мне – двоих. Как их звать-то?
– Артемий и Дмитрий. А дядька Лавр не рассердится?
– Сам еще детей хотел, вот и будет ему… – Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.
– Тетка Настена, – снова обратился Мишка к лекарке, – а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, – а с остальными как?
– Ну говори уж, говори, вижу же, что придумал.
– У Нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали…
– Аня, парень-то у тебя… А? – Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула – в фургон сунулся Чиф, которому, видимо, надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.
– Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!
Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.
– Фу! Чиф, перестань! – Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.
– Фролушка… Отец бы, покойник, порадовался…
Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам:
– Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.
– И тебе на добром слове благодарствуем, – ответила за всех Настена. – Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.