Отроки до потопа

— Данила тоже побежал за лопатой. Чтобы драться. А Максим заревел.

Леночка кокетливо повела плечиком. Невооруженным глазом было видно: девчушке приятно, что из-за нее льются всамделишние слезы. Серега на это только покачал головой. О, женская коварная суть!

Взяв девочку за руку, он потянул ее за собой, словно козочку.

— А ты сам разве что ли не целовался?

— Когда это?

— Ну в садик когда ходил?

— С ума сошла? — буркнул Серега. — В твои годы у нас и в мыслях такого не было.

— И вы даже не дрались?

— Почему же… Дрались, конечно. Только не из-за девчонок.

— А из-за чего?

— Да было из-за чего… — Серега нахмурился, вспоминая. — Солдатиков, например, делили, машинки заводные, прочий хлам.

Ленка призадумалась. Помолчав некоторое время, убежденно произнесла:

— Ну и дураки!

Серега открыл было рот, чтобы возразить, но промолчал. Кто знает, возможно, Ленка была права. Глушить своих собратьев лопатой из-за девчонок, в самом деле, благороднее, нежели из-за пластмассовых солдатиков…

Часть 2 НАЧАЛО ГРУСТИ

Кто в беде покинет друга, сам узнает горечь бед…

Шота Руставели

Глава 1

«Разбор полетов» Аврора Георгиевна назначила на последний урок — тот самый, что был отведен под литературу. Робеющая перед завучем Маргарита Ивановна возражать не стала. Не возражал и народ, — многие еще приходили в себя после вчерашнего. Хотя больше, конечно, рисовались. Именно так определил наметанным глазом Гера. То, что Серега именовал «бодуном», на классе в целом не отразилось. Разве что Кокер да Гоша старались больше дышать «в стенку» и при всяком удобном случае норовили прилечь за парту. Еще трое из побывавших на острове не явились вовсе, остальные чувствовали себя вполне сносно, в том числе и Сэм.

Не пришел, кстати, на разбор полетов и Николай Степанович. Кто-то из учителей уклончиво объяснил, что физрук звонил, извинялся, говорил, что на пару дней приболел. А в общем, атмосфера была не ахти. Внешне вроде бы все кочегарило, как обычно, — школа гудела трансформаторным гулом, половицы коридоров вибрировали от малышового топота, на первом этаже визжали, за гаражами курили. И все же период полураспада миновал, близился полный распад и отпад, все ждали цикла и финиша. Одни со страхом, другие с радостным любопытством.

На перемене Серега даже поймал на себе многозначительный взгляд Сэма. Тот ничего не напоминал, но и без слов все было ясно. В ответ Серега криво ухмыльнулся.

А в общем, после вчерашних событий Серегино мировоззрение существенно изменилось. То есть, если мир условно принять за класс, то до недавнего времени Серега прочно знал: в его родном классе проживали трое бандитов (включая Краба), один псих (имелся в виду Тарасик) и несколько уродов (во главе с Сэмом). Все прочие, в общем и целом, подходили под категорию нормальных шизоидов-гуманоидов. Сегодня же, глядя на то, с какой беспечностью девчонки тараторят и красятся, с каким азартом Васёна охотится за чужими бутерами, а Толя Хаматов из тонкоструйной брызгалки ювелирно выписывает водные узоры на чужих спинах, Серега всерьез усомнился в правильности былого миропостроения. Походило на то, как если бы Земля, считавшаяся до сих пор круглой, вновь вытянулась в блин, плюхнувшись на спины фарфоровых слоников. Конечно, остров — это остров, и помповики любому вскружат голову, но ведь ни одна живая душа не поинтересовалась у них, как там прошел урок с ветераном. Вроде как проехало-проканало — и ладно. Они, правда, про остров тоже не расспрашивали, но их-то понять было можно. Так, во всяком случае, рассуждал Серега. Все шло как-то тупо — гнилым самотеком, и, разочарованный, он, мысленно сделал ручкой вчерашним иллюзиям, решительно исполосовав розовый холст, в один присест превратив его в черный квадрат.

Кстати, в свете всего минувшего казались смешными любые рассуждения о Малевиче. Дескать, хотел выразить то или сё, долго обдумывал, а потом взял и прикололся над собратьями по цеху. Бродягу Малевича, как полагал сейчас Серега, просто хорошо обломили накануне. Что называется по-крупному. Кто-нибудь там предал или леща дал прилюдно, а другие при этом дружно поржали. Вот и закусил удила. Пришел домой, шваркнул шляпу в один угол, куртяк — в другой — и сразу за кисть. Какая картина попалась под руку, той и досталось. А может, и не первая встречная это была картина, а с какой-нибудь Анжелкой-вертихвосткой. Тоже, небось, продинамила Казимира, — укатила в карете денежного прощелыги в Рамбуйе или другой какой городишко — оттопыриться и пожевать омаров в майонезе. С такого закидона любой за что-нибудь схватится. Наши бы за топор с молотком взялись, ну а Казимир, понятно, не столяр, схватил то, что под руку подвернулось. Ну и давай кляксы метить на портрете любимой. Сначала, конечно, усы, потом бороденку с рожками, а после и напрочь замалевал. Типа, вычеркнул из жизни и забыл.