Отроку благочестие блюсти...Как наставляли дворянских детей

В присутствии женщин мужчина не должен садиться верхом на стул. Ни девушка, ни молодая женщина не должны разваливаться на кушетке перед мужчиной.

Молодой человек и молодая девушка не должны разваливаться в кресле, ни опираться локтями о стол; в особенности неприлично это во время еды.

Мужчина не должен разговаривать ни с женщиной, ни с уважаемым им мужчиной, имея в зубах сигару или со шляпой на голове.

Дурной манерой считается напевать на улице или в комнате, так же, как стучать пальцами по столу и вообще производить какой бы то ни было шум.

Шептанье, подавленный или слишком громкий смех также не приняты в хорошем обществе.

Ни женщина, ни мужчина не должны сидеть, положив нога на ногу. Пожилая женщина может дозволить себе несколько большую свободу в манерах, которые, однако, должны оставаться вполне сдержанными".

Здороваясь, следовало целовать руку даме, но ни в коем случае не девушке и т. д. и т. п.

Многого просто нельзя было предусмотреть, и воспитанный человек сам по наитию угадывал, что именно нужно делать в той или иной ситуации.

Светская муштровка должна была до известной степени сделать детей одинаковыми, подавить чрезмерные проявления индивидуальности и "естественности", подогнать под довольно строгий поведенческий шаблон, и вследствие такой подгонки самым главным в воспитании считалось противодействие "упрямству" и "строптивости" детей, причем с самого раннего возраста. Даже рев двухлетнего ребенка вызывал у старших реплику: "Смотри, душа моя, у нее страшный характер. Если не сломишь теперь, потом много будет тебе горя".

Во многих случаях воспитатели просто считали за благо каждый раз поступать вопреки желанию детей. Жесткий контроль и принуждение воспринимались как норма.

Д. Г. Григорович, полуфранцуз по крови, и бабушка, и мать которого были в прошлом гувернантками, получил, можно сказать, двойную дозу гувернерского воспитания. "Я терпеть не мог молоко, — рассказывал он, — меня заставляли его пить под предлогом, что чай сушит грудь, кофе не принято давать детям и, кроме того, надо стараться подавлять первые порывы воли, которые сначала ничего больше, как капризы, причуды, но при потачке могут развиться в неукротимое своеволие. Меня насильно заставляли есть сырую морковь, в уверенности, что она очищает кровь, и т. д. Когда я от чего-нибудь упорно отказывался и начинал плакать, меня немедленно ставили в угол и для большего назидания надевали на голову бумажный колпак с большими ушами. Все это, конечно, делалось с благими намерениями".

Хорошо воспитанный ребенок не должен был капризничать, но должен был беспрекословно подчиняться. Как замечал князь Е. С. Трубецкой: "Эта дисциплина, вошедшая в плоть и кровь, облегчила и облегчает еще многое в жизни. Но все же эта необходимая и разумная дисциплина не может не давить иногда на ребенка, особенно с живым характером".

Многие современники резко отзывались об этой педагогической системе, считая, что она подавляет врожденные, даже положительные, черты характера. Так, А. П. Керн писала: "Любовь среды, окружающей детство, благотворно действует на все существо человека, и если вдобавок, по счастливой случайности, не повредят сердца, то выйдет существо, презирающее все гадкое и грязное, не способное ни на что низкое и отвратительное, не понимающее подкупности и мелкого расчета. Дайте только характер твердый и правила укрепите; но, к несчастию, пока все или почти все родители и воспитатели на это-то и хромают; они почти сознательно готовы убивать, уничтожать до корня все, что обещает выработаться в характер самостоятельный в их детях. Им нужна больше всего покорность и слепое послушание, а не разумно проявляющаяся воля".

Другие, как Б. Н. Чичерин, полагали, что "в воспитании недурно иногда заставлять детей проделывать то, что им неприятно. Если это делается благоразумно и с умением, от этого, кроме пользы, ничего не может произойти. Через это выделывается характер и приобретается привычка терпеливо сносить маленькие жизненные неприятности, которыми усеян путь человека". Таким образом, мнения прошедших эту школу разделялись.

Жестким диктатом достигалась и внешняя выправка. Гувернантка должна была буквально ходить следом за воспитанниками и без конца повторять: "Держитесь прямо. Не смейтесь. Не говорите громко. Не ходите скоро. Опустите глаза…" И при этом то и дело: "Parlez done français!"[7].