Отрубленная голова

— Мне надоела проклятая ложь, — сказала Джорджи. — И я ужасно рассердилась на тебя за то, что случилось днем. Лучше бы ты разрешил мне остаться и познакомил с Антонией. Мне было противно это перешептывание и то, как ты выпихнул меня через заднюю дверь, будто тебя застукали целующимся с горничной. Мне было противно до ужаса, Мартин.

Ее голос дрожал и срывался от волнения. Она сняла с каминной полки два немытых бокала.

— Это была не Антония, а Гонория Кляйн, — просветил я ее.

— Вот оно что, — медленно сказала Джорджи. Она пролила на стол немного джина и принялась вытирать его бумажной салфеткой. — Теперь мне ясно, как она об этом узнала. А я-то ломала голову! Я оставила две книги с моими надписями на столике в холле.

— Но почему она сразу догадалась, в чем дело? — спросил я. — Почему не поленилась отправиться к тебе и заставила тебя выложить все начистоту?

— Тут любой бы догадался, — ответила Джорджи. — Может быть, подслушала, как мы шептались. Но зачем она вывела меня на чистую воду — выше моего понимания.

— Так ты ее об этом не просила? Джорджи рассмеялась сухим, недовольным смешком.

— Конечно, нет… Я говорила тебе, у нее сильные средства воздействия. После того как я ей призналась и мы с ней сидели в молчаливом единении, не поднимая трубку на твои звонки, я была как выжатый лимон. Но все равно, это такое облегчение, — неторопливо добавила она.

— И тебе не пришло в голову попросить ее держать язык за зубами? Впрочем, ты бы и не смогла.

— Ты прав, — согласилась Джорджи. — Если ты можешь представить себе меня на коленях перед ней, умоляющую ее никому ничего не рассказывать, то выходит, ты знаешь меня лучше, чем я сама!

— Я тебя просто не понимаю! — не выдержал я. — Тебе известно, как мне важно, чтобы никто не знал о нашей связи, особенно сейчас. Мне невыносимо, что Антонии все стало известно. Невыносимо то, каким образом ей это стало известно. Ты даже не представляешь себе, каково мне сейчас. Я мучаюсь. А ты выбалтываешь все посторонней женщине только потому, что она тебя консультировала в колледже!

— А в самом деле, ты не понимаешь меня, — запинаясь, сказала Джорджи, и у нее задрожал голос. — И никогда особенно не пытался понять. Я мирилась с тем, что следовало хранить наши отношения в тайне, но мне это было отвратительно. Я постоянно страдала, каждый день, будь он проклят. Но ради тебя я переносила эти страдания и даже радовалась, потому что любила тебя. И никогда не говорила тебе о них. Но вот необходимость в тайне отпала, а ты продолжал ее хранить, и я почувствовала, что ты меня стыдишься. И в нашу связь проник какой-то яд. Нет, я не имею в виду, что ты должен был немедленно на мне жениться — с какой стати? Но зачем так старательно прятать меня от людей? И ты был обязан рассказать обо мне Антонии. Мне начало казаться, что я не существую. О, я люблю тебя, очень тебя люблю. Несмотря на то, что хотела бы тебя разлюбить. Но все равно чувствую себя отравленной. Я никогда бы не решилась все рассказать по собственному почину. Но вот ко мне явилась Гонория Кляйн, и это было словно перст Божий. Я не могла ей лгать, я бы просто умерла!

Теперь Джорджи плакала. Она налила джин, стукнув бутылкой о край бокала, потом добавила к нему воды. Я поднялся, и она протянула мне бокал. Мой гнев сменился печалью и глубокой подавленностью.

— Боже мой, дорогая, — вздохнул я, — ты сама не знаешь, что натворила. Но ничего. Во всем виноват я один. Не следовало ставить тебя в такое положение.

— Ты говоришь, что не любишь меня и никогда не любил, — сказала Джорджи, и слезы потоком хлынули у нее из глаз.

— О Господи! — воскликнул я, отставил бокал в сторону и подошел к ней. Когда я обнял ее, она застыла, положив руки на стол. Слезы капали на ее голубой свитер.

— Ты прекрасно знаешь, что я тебя люблю, маленькая дурочка, — произнес я. — А теперь постарайся быть умницей и помоги мне. Прости, что не могу высказаться ясно. Но то, что эта парочка узнала, ужасно для меня. Они и раньше пожирали меня, а теперь, если захотят, проглотят без остатка. Я не могу рассчитывать, что ты все поймешь. Для этого нужно быть на моем месте. Но ты должна помочь мне, Джорджи.

Я долго тряс ее, пока она не взяла меня за руку. Вытерев глаза бумажной салфеткой, она налила еще немного джину, пригубила его и отдала мне бокал.

Привычный ритуал успокоил нас. Я ощутил ее тепло. Она склонила голову мне на плечо. По крайней мере, наши тела хорошо знали друг друга.

— Почему для тебя так страшно то, каким образом ей все стало известно? — поинтересовалась Джорджи. — Знаешь, я хочу это понять.

— Потому что подобное вмешательство разрушает близость и любовь. Неужели тебе не ясно? Похоже, будто кто-то посторонний начинает тебя опекать. Кстати, Антония до смерти хочет с тобой встретиться.

— В самом деле? — удивилась Джорджи, отодвинувшись от меня и смахивая слезы со свитера. — Что же, отлично. И я до смерти хочу с ней встретиться.

— Не делай глупостей, дорогая, — предостерег ее я. — Тебе надо остаться в стороне.