Отрубленная голова

«Моя дорогая Джорджи, я предполагал провести Рождество совсем иначе. Вечером того дня, когда мы в последний раз виделись, Антония внезапно объявила, что хочет разойтись со мной и выйти замуж за Палмера Андерсона. Не буду сейчас пересказывать подробности, но похоже на то, что именно так и будет. Я также не стану тебе говорить, что я чувствую. Очевидно, я и сам до конца в себе не разобрался. Как ты можешь вообразить, я до сих пор в шоке. Никак не могу прийти в себя и лишился всякой уверенности. Ты должна понять, что больше я ничего тебе сказать не могу. Однако я хотел изложить тебе факты, и это письмо стало для меня колоссальным облегчением. Надейся на лучшее и ничего не бойся, если можешь. О, моя радость, я еще никогда не чувствовал себя до такой степени неспособным к ясным и решительным действиям. Я кажусь самому себе выцветшим и полустертым, похожим на какую-то фигуру на заднем плане старинной картины. Постарайся хоть немного вдохнуть в меня энергию, помочь мне вновь обрести смысл жизни. Дорогая девочка, твои любовь и преданность для меня бесценны, поддержи меня своим терпением. Прости меня за это трусливое и бестолковое письмо. Твой бедный, незадачливый принц целует твои ноги. Просто я сейчас слишком огорчен и не в силах рассуждать четко и логично. Пожалуйста, оставайся со мной и люби меня по-прежнему. Если смогу, то зайду к тебе завтра в обычное время. Но если мне это не удастся, то позвоню примерно в это же время.

М.»

Я кончил письмо и торопливо сунул его в карман. По лестнице спускались Антония и Роузмери и говорили наперебой.

— И во всем доме центральное отопление, — сказала Антония.

Я встал из-за письменного стола «Карлтон-хаус» и подошел к камину. Была середина дня, но за окнами уже темнело, и пришлось включить свет. Комнату освещали две лампы, но Антония предложила также зажечь камин, чтобы мне, как она выразилась, было повеселее.

Войдя, они встали рядом и с нежным вниманием поглядели на меня. Обычно женщины смотрят так на маленьких детей. У Роузмери это внимание соединялось с любопытством, а у Антонии — с тревогой. Роузмери в элегантном сером костюме выглядела совсем крошечной рядом с моей женой.

— Антония сейчас рассказывала мне о твоей квартире, — сообщила Роузмери. — Судя по всему, она само совершенство. И оттуда божественный вид на Вестминстерский собор.

— Что же, ты знаешь о ней больше, чем я. Палмер подыскал мне квартиру на Лоундес-сквер.

Кажется, действительно хорошую.

— Но ты не позволил мне рассказать о ней сегодня утром! — воскликнула Антония. — Как он себя ужасно ведет! — обратилась она к Роузмери. — Ты даже не хочешь посмотреть свою новую квартиру, — упрекнула она меня.

— Не особенно.

— Голубчик, перестань дуться, — продолжала Антония. — Тебе все равно вскоре придется решать, как быть с мебелью. Роузмери и я только что вымерили гардины. Те, что у входа и в голубой комнате, как раз подходят. Так что здесь ничего не придется менять.

— Какая удача!

— Ну, ты как хочешь, а вот я хочу поглядеть на твою квартиру, — заявила Роузмери. — Антония дала мне ключ, и я сейчас туда отправлюсь. Ты уверен, что тебе не хочется ее посмотреть, Мартин?

— Уверен.

— Ну что ж, мне пора, — проговорила Роузмери. — Должна признаться, что я еле ноги волоку. Вечером занесу ключ. Пока, Мартин, дорогой, пока, Антония. — Она похлопала меня по плечу, а потом привстала на цыпочки и чмокнула Антонию в щеку. Они казались теперь неразлучными.

Антония проводила ее до двери и окинула пристальным взглядом. Я услыхал, как она сказала:

— И дай мне знать, что ты думаешь о ламбрекенах.

Дверь закрылась.