Отрывок из жизни

Теперь Робинзон выстроил себе палатку из кадетских шинелей, он жил там со своей собакой (Лыска выступила на сцену), коза паслась на зеленом сукне. Наш отряд переселился в самый дальний угол комнаты; за нами лежали поваленные стулья, изображавшие те лодки, на которых мы, дикари, приехали. Начался необыкновенный гам и шум; мы плясали воинственный танец и пели страшные воинственные песни вроде: «ого-го, съем, ого-го, всю кровь выпью! в черепе буду кашу варить!» и т. д. Все это выкрикивали кадеты, которым я вторила с восторженным визгом, стараясь перенять их голоса и жесты. Наши пленники — Ипполит и Федор — лежали связанными; костер был сложен, ножи наточены… тут произошло небольшое разногласие: Федор по роли был Пятница и должен был, развязанный нами, бежать и спасаться у Робинзона; Ипполита же решили зажарить и съесть, но он решительно воспротивился этому, объясняя, что когда человека съедят, то его уже нет, а он желает продолжать игру. Евгеша и Виктор не могли с ним сладить: он так дрался ногами, что чуть не разбил им носы; завязалась такая свалка, что Робинзон, быстро превратившийся в брата Андрея, перескочил стулья и объяснил, что если Ипполит не даст себя сжарить, то он немедленно выгонит его из игры; если же, напротив, он будет съеден, то никто не помешает ему продолжать играть, так как теперь его имя «Боевое перо», «Боевое перо» и съедят, а он будет потом продолжать играть под именем «Змеиный зуб», и это будет он же, но совсем другой дикарь, который приедет с новыми лодками и начнет настоящую войну против Робинзона. Это объяснение было принято, Ипполит покорился своей участи, Робинзон снова мирно гулял по полю с козочкой, которая весело блеяла. Игра шла дальше: Федор был уже Пятницей; растерзанный и помятый в борьбе «Боевое перо» превратился в «Змеиный зуб», и новая партия дикарей, вооруженная палками и копьями, снова высаживалась на берег, на этот раз затем, чтобы вступить в борьбу с поселившимся на острове белым. Мы напали, завязалась страшная схватка, имущество Робинзона было расхищено, палатка разнесена, и наконец все действия сосредоточились на козе: это была самая ценная добыча. Робинзон отбивался и уносил ее, перекинув через плечо и прикрывая своим телом. Пятница помогал ему, но не успевал на своих толстых, коротких ножках за быстрым шагом повелителя; бедный раб только цеплялся за бока и хвост козы, отчего в руках его оставались клочки белой шерсти. Евгеша и Викторушка с криками преследовали Робинзона, стараясь отнять добычу, Ипполит вертелся около козы и наконец снизу умудрился схватить ее за рог. Саша тянул за задние ноги, а я, ничего не видя, в какой-то чалме, закрывавшей мне пол-лица и залезавшей кистями в рот, с ружьем в руках, все бежала куда-то вперед, кричала, командовала, влезая на стулья, скатывалась с опрокинутого дивана, пока наконец, едва дыша, не уселась на пол и не сбросила с головы чалму и… увидела шестерых мальчиков, державших по куску козы.

— Нянечка, нянечка! — вырвался у меня крик. — Ко-за, ко-о-за! — Возглас мой был до того неистов, что мальчики очнулись и подбежали ко мне; у одного в руках была нога, у другого часть бока, бубенчики, рожки, Андрей держал голову с куском голубого банта, из-под которого торчала изогнутая, переломанная пружина, та самая, которую он решил «принять к сведению».

Андрей швырнул эту голову мне в ноги и крикнул оскорбленным голосом:

— Я так и знал, что эта девчонка испортит нам всю игру, мало ли какие бывают случайности, на войне и людей убивают! — И, подняв меня с полу, он приказал: — Держи передник, на, вот твоя коза… — Он сложил мне в передник разрозненные части, провел за плечо через классную, канцелярскую, вывел за городские ворота, снова щелкнул ключом, и до меня долетел его крик:

— Ребята, по местам, начинается война!

— Нянечка, нянечка! Ко-за, ко-о-за! — огласился коридор новым воплем, и когда няня, обезумевшая от страха, подбежала ко мне, я стояла перед ней грязная, опухшая от слез, лента исчезла с головы, и рыжие локоны торчали во все стороны, батистовое платьице, белое с голубыми горошинками, представляло собой одни лохмотья, сквозь дыру передника выглядывала одна козья нога.

— Господи! — могла только вскрикнуть няня, схватила меня на руки и помчалась в детскую.

В детской было полутемно, в углу, у образа Божьей Матери, горела лампада да на столе около няни стояла свеча, заслоненная от меня какой-то картинкой. После катастрофы с козой няня умыла меня, причесала, убаюкала и уложила в кровать. Но потом я проснулась и… снова залилась слезами.

— Господи Ты Боже мой! Вот горе нажила себе, — вздыхала Софьюшка, — ну что я буду делать, захворает дитя! И барыни, как на грех, нету дома; пойду хоть папеньку просить, чтобы пришел вас утешить…

VI

Отец. — Золотой шарик. — Волшебные кладовые. — Живая коза