Отсекая лишнее

— Мистер Бельштейн, поспешите, автобус отправляется! — перекрикивая ветер, звала его Сигрид.

Илья обернулся на голос, покивал головой, а потом, не способный противостоять инстинктивному порыву, обернулся туда, где обнимались девушки. Юки будто бы только и ждала этого. Фрилансер сразу же попался в готовую ловушку ее лукавых глаз. Мгновение они смотрели друг на друга, потом Юки обняла свою подругу и жадно поцеловала. Блондинка в ответ запустила пальцы в черные волосы, а другой рукой скользнула под короткую юбку, прижимая японку к себе.

С выпученными глазами и открытым ртом Бельштейн еще какие-то секунды наблюдал за горячей сценой на холодном ветру, потом все-таки взял себя в руки, тряхнул головой, усмехнулся, что-то пробормотал под нос и быстрым шагом пошел к автобусу.

Глава 7 Шторм

Автобус свернул с широкой трассы, освещенной равноудаленными пятнами света от элегантных светло-серых фонарей. В воздухе пахло озоном, как перед приближающимся дождем, а там далеко, у горизонта, где клубились мглистые тучи, глухо перекатывались редкие громовые раскаты. Автобус с довольными, галдящими словно морские чайки, разномастными туристами, неторопливо катил к гостинице.

Настроение, высокое и звенящие, которым был наэлектризован Илья всего несколько часов назад, таяло как последние клочки чистого неба в подступавших со всех сторон серых тучах.

В прошлом, когда он был ощутимо моложе, хакер обязательно пустился бы в пространные рассуждения и увиливания от очередной правды, что была прямо перед глазами. Сейчас эта правда состояла в еще одном болезненном напоминании насколько же мир наполнен язвительной и токсичной иронией. Словно в кривом гротескном зеркале в нем отражаются все наши недовольства, жалобы, обиды и гнев. И часто адресованы перечисленные чувства как раз-таки этому самому миру. Последний же, с дьявольским спокойствием и методичностью, снова и снова выплевывает в лицо недовольному свой переработанный фидбэк, циничный и саркастичный. Раз за разом он тыкает обиженного и негодующего в свои же изъяны поведения и восприятия, словно котенка в желтую лужу. Вот и господин Бельштейн, подъезжая сейчас к отелю, все никак не мог выкинуть из головы сногсшибательную японку, которая по всем законам вселенского тонкого троллинга, как назло, оказалась неправильной ориентации.

«Ах, ну вот опять это слово», — одергивал сам себя фрилансер.

«Почему неправильной то? Кто сказал? С чьей это такой авторитетнейшей точки зрения, сея ориентация вдруг оказалось неправильной?»

«Ну как?» — продолжал он крутить незримую ручку скрипучей шарманки у себя в голове, — «Ведь учили. В школе, дома… Мама с папой говорили, что надо семью, надо детей, традиции там, преемственность… А вот мир взял, да и наплевал на все это с высокой колокольни. Или может просто в очередной раз решил так пошутить, причем над всеми сразу? Над стареющим мной, которому в первый раз по-настоящему понравилась девушка, спустя оооочень долгое время; над этой девушкой, ведь она не такая как все и вынуждена жить с этим; да и над самим обществом в конце концов! Пусть оно думает, гадает как оно правильно и как подобает к этому всему относиться. Почвы для размышлений предостаточно! Сотни часов для разговоров на бесчисленных телешоу по всему миру и Гексабайты текста и видео в интернете».

Хакер любил на досуге поразмышлять над подобными вопросами, такими как: куда катиться весь этот чертов мир и как подобает жить в нем дальше. Его далеко еще не атрофированный, но и совсем не молодой уже разум, не всегда поспевал за трендами нового времени. Все это новое, непонятное, нелогичное, но при этом безудержно прогрессивное и толлерантное, часто ставило бедного компьютерщика в тупик. Много было им обдумано по данной теме, пропущено через себя. Одни и те же мысли, одни и те же вопросы… Однако сейчас, было в его голове, и кое-что новое. А точнее не было. И не было там изрядной части. Ведь безразличие вряд ли можно к чему-то прибавить, разве что только отнять.

Конечно, если безразличия становиться совсем уж много, тогда да — оно прибавляется. Точнее заменяет собой то, что раньше не давало покоя, раз за разом заставляя работать твою нейронную сеть. Оно стирает образы, делая их блеклыми, размытыми, а в процессе и полностью невидимыми, замещая вакуумом безучастия, мертвой пустотой. Вот и Бельштейн сейчас с некоторым удивлением отметил, что даже не огорчен по-настоящему, не расстроен.

Чувства мужчины, с прошествием лет становятся как голень тайского боксера — очень сложно пробиваемой. В принципе, конечно, это все та же голень — постарайся и пробьешь, смотря чем, но все равно она куда крепче среднестатистической. Дело тут, если уж продолжать аналогию, в количестве ударов, которые ты принимаешь. Один, второй, десятый… После недели кажется, что теперь ты инвалид и едва ли сможешь ходить как раньше. Но ты продолжаешь, и уже тренируешься год. И да, ты, конечно, чувствуешь каждый новый удар, отмечаешь его, тебе даже может быть больно, но уже не так. Твои чувства изменились, стали другими.