Оцеола, вождь семинолов. Повесть о Стране Цветов.

— Собаке — собачья смерть! — сурово произнес Хикмэн, негодующе возвысив голос и поднимая ружье. — Джим Уэзерфорд, бери их на прицел!.. А вы, ребята, отойдите прочь. Мы дадим им еще один шанс сохранить их проклятую жизнь. Пусть, если хотят, бегут к тем деревьям, а то очутятся в еще более жарком месте… Да отпустите же их, отпустите, говорю я вам, или, черт вас всех раздери, я буду стрелять в самую середину толпы!

Видя угрожающую позу охотника и боясь, что он и вправду начнет стрелять, те, кто держал преступников, бросили их и подбежали к судьям.

Негодяи, по-видимому, были совершенно ошеломлены. Ужас отражался на их лицах, они не могли произнести ни слова, не могли сделать ни шагу, они как будто были прикованы к месту. Ни один из них не сделал попытки бежать. Вероятно, абсолютная невозможность такой попытки была очевидна им самим и убивала в них всякую волю к действию. Они не могли спастись бегством с поляны. Предложение удрать в чащу леса было только язвительной насмешкой со стороны рассвирепевшего охотника. Бежать было некуда: в десять секунд они изжарились бы среди пылающих стволов и ветвей.

На минуту все затаили дыхание. В тишине был слышен только один голос — голос Хикмэна:

— Джим, Спенса поручаю тебе, а другого беру на себя.

Эти слова были сказаны почти шепотом. Едва охотник произнес их, как одновременно прогремели два выстрела.

Когда дым рассеялся, перед взорами всех предстала картина расстрела. Казнь была совершена. Презренные изменники прекратили свое земное существование.

Глава LXXXIX Неожиданный враг

Как в театре после волнующей мелодрамы иногда ставится водевиль, так и за этой трагической сценой последовала сцена в высшей степени нелепая и комическая. Она вызвала у всех нас смех, который при данных обстоятельствах скорее всего походил на смех сумасшедших. Действительно, нас можно было принять за маньяков, которые предавались бурному веселью, хотя будущее наше было мрачным и угрюмым — нас ожидала почти верная смерть от руки дикарей или от голода.

Индейцев в этот момент мы, пожалуй, не боялись. Пламя, которое выгнало нас из леса, заставило и их покинуть свои позиции, и мы знали, что теперь они далеко. Опаленные ветки свалились с сосен, хвоя совершенно сгорела, и лес просматривался на огромном расстоянии. Через просветы между алыми тлеющими стволами открывалась перспектива чуть ли не на тысячу ярдов вперед. По шипенью пламени и непрерывному треску ветвей мы могли догадаться, что уже и другие деревья были охвачены пламенем.

Этот треск все отдалялся от нас и напоминал слабые раскаты отдаленного грома. Сначала можно было подумать, что пожар прекращается. Но багровый отблеск над лесом, наоборот, свидетельствовал о том, что пламя продолжает распространяться. Шум и треск слышались слабее потому, что доносились к нам издали. Наши враги, вероятно, ушли еще дальше, за пределы зоны пожара. Они скрылись из леса, как только подожгли его, и теперь, должно быть, ожидали в саванне результатов своей деятельности.

С какой целью они подожгли лес — нам было не совсем ясно. Может быть, они надеялись, что пламя охватит весь лес и мы сгорим заживо или задохнемся в дыму. Так оно и случилось бы, если бы поблизости не оказался пруд. Мои товарищи говорили, что дым причинил им страшные мучения. Они задохнулись бы, если бы не бросились в пруд и не высунули головы из воды, уровень которой был на несколько футов ниже уровня земли. Это произошло, когда я лежал без сознания. Мой верный негр притащил меня из леса и опустил в воду, где были все наши товарищи. Он думал, что я уже умер.

Позднее, когда дым немного рассеялся, начался суд над изменниками. Беспощадный приговор был приведен в исполнение, и бывшие судьи снова кинулись в воду, чтобы спастись от невыносимой жары.

Только двое, казалось, не чувствовали жары и остались на берегу. Это были Хикмэн и Уэзерфорд.

Я увидел, как они с ножами в руках нагнулись над каким-то темным предметом. Это была лошадь, которую утром пристрелил Хикмэн. Теперь я понял, почему он ее убил: он еще раз доказал свою инстинктивную предусмотрительность, которая была его отличительной чертой.

Охотники сняли с лошади кожу и вырезали несколько кусков мяса. Затем Уэзерфорд пошел к горящим деревьям, быстро собрал несколько пылающих головней, притащил их к пруду и развел костер. Хикмэн и Уэзерфорд, усевшись на корточках, начали жарить куски конины на вертелах, сделанных из сучьев молодых деревьев. При этом они беседовали так весело и хладнокровно, как будто сидели у камелька в своих собственных хижинах.

Прочие голодающие немедленно последовали примеру охотников. Муки голода одолели страх перед бушующим пламенем. Через несколько минут десятки людей, как коршуны, набросились на убитую лошадь, рубя и кромсая на куски ее тушу.