— Тиран! — воскликнул он, устремив на агента сверкающий взор. — Ты одержал победу, поступив вероломно. Но не думай, что это конец! Ты можешь швырнуть Оцеолу в тюрьму, даже повесить его, если хочешь, но не надейся, что его дух умрет! Нет, он будет жить и взывать к мести! Его голос звучит уже сейчас! Ты слышишь эти звуки? Знаешь ли ты боевой клич Красных Палок? Запомни его получше! Не последний раз он звучит в твоих ушах! Слушай его, тиран! Это твой похоронный звон!
Таковы были угрозы молодого вождя, пока его уводили в форт. Когда я шел за толпой, кто-то дотронулся до моего плеча. Это была Хадж-Ева.
— Сегодня вечером у ви-ва[58]
, — шепнула она. — На воде будут тени… несколько теней. Может быть…Толпа разъединила нас. Когда я пробился через нее, безумная королева уже исчезла.
Забияка Галлахер
Пленника заключили в крепкий каземат без окон. Доступ к нему получить было легко, особенно офицеру. Я собирался навестить его, но по некоторым причинам решил не делать этого днем. Мне хотелось увидеться с ним, но, по возможности, тайно, и я решил подождать наступления ночи.
У меня были и другие причины: я стремился закончить свое дело с Аренсом Ринггольдом. Я не мог сообразить, как мне действовать. Противоречивые чувства боролись во мне, мешались в каком-то хаосе: ненависть к заговорщикам, возмущение несправедливостью агента к Оцеоле, любовь к Маюми — полная нежности и доверия и в то же время полная сомнений и ревности. Как мог я ясно мыслить в таком смятении чувств?
Одно чувство преобладало над всеми остальными — гнев на того негодяя, который собирался отнять у меня жизнь в тот момент, когда страстная любовь пылала в моей груди. Такое бессердечие, такая беспричинная смертельная ненависть ко мне со стороны Ринггольда наполнили меня острой жаждой мести, и я решился во что бы то ни стало наказать его.
Только тот, на чью жизнь покушался убийца, может понять, как возненавидел я Аренса Ринггольда. Можно уважать противника, который, чувствуя себя оскорбленным или под влиянием гнева и ревности, открыто действует против вас. Даже на двух белых негодяев и желтого беглеца я глядел только с презрением, как на орудия, слепо действующие в чужих руках. Но самого дьявольского заговорщика я и ненавидел и презирал. Я чувствовал себя настолько оскорбленным, что не мог успокоиться, пока не попытаюсь наказать врага, пока не отомщу ему. Но как?
Вот в этом и заключалась задача. Дуэль! Ничего другого я не мог придумать. Преступник был все еще под защитой закона, и я мог отомстить ему только с помощью собственного оружия.
Я хорошо взвесил слова Черного Джека, однако мой верный слуга тщетно увещевал меня. Я решил действовать наперекор его советам. Будь что будет! Я пошлю Ринггольду вызов на дуэль.
Только одно удерживало меня: ведь я должен еще найти повод для вызова. Это заставляло меня колебаться. Если мне удастся ранить Ринггольда или он ранит меня, то что же дальше? Я открою ему свои карты, и он воспользуется этим. А сейчас я могу легко расстроить его планы, потому что знаю их, а он моих планов пока не знает.
Эти соображения вихрем проносились в моем мозгу, хотя я и рассуждал с хладнокровием, которое впоследствии удивляло меня самого. Злобная ненависть этого негодяя и все, что случилось со мной за последнее время, прямо-таки ожесточили меня.
Мне необходим был друг, с которым я мог бы посоветоваться. Но кому мог я открыть эту страшную тайну?..
Что это? Неужели мой слух обманывает меня? Нет, это действительно голос Чарльза Галлахера, моего старого товарища по училищу. Я узнал его веселый, звонкий смех. Отряд стрелков под его командованием вступил в форт, и через минуту мы уже обнимали друг друга.
Может ли выпасть более удачный случай? В училище Чарльз был моим закадычным другом, он вполне заслуживал доверия, и я тут же рассказал ему обо всем. Пришлось многое объяснить ему, прежде чем он мне поверил. Чарльз склонен был считать все это шуткой, он никак не думал, что кто-то действительно мог покушаться на мою жизнь. Но свидетель Черный Джек подтвердил все, что я рассказал, и Чарльзу наконец пришлось взглянуть на дело серьезно.
— Не везет мне! — сказал он с ирландским акцентом. — Это самый страшный случай в жизни, с которым я, бедняга, когда-либо встречался. Матерь божия! Этот парень, должно быть, воплощенный дьявол! Джордж, мальчик мой, ты не заметил у него раздвоенных копыт?