Отшельник

«Жаба» меня в тот момент, конечно, душила, но не слишком. Хотя девяносто штук «зеленых» - деньги немалые. В нашем извращенном мире даже большая кровь куда дешевле стоит. Но денег мне жалко не было. Мне было невыносимо больно, что опять в мою тихую - такую недолго тихую - жизнь снова без спросу вломились уроды в грязных сапожищах. Они этими сапожищами по душе моей, пусть и неправедной, потоптались.

И я понял: не жить им.

* * *

Третий костер был самым ярким. Вокруг него расположилась большая часть банды - человек десять, - попивая водку, коньяк, виски, текилу и заморское пиво «Грольш». Все это считалось законной добычей, и каждый торопился усвоить свою долю прежде, чем до нее доберется сосед. Умопомрачительная смесь туманила и без того не слишком светлые мозги, развязывала языки - и каждому налетчику позарез требовалось поведать приятелям о своих скромных подвигах. Перебивая друг друга, герои хвастали взахлеб:

- Нет, Колян, ты видал, как я эту зверюгу - влет?…

- Ну, ты тележник, Сиплый. В какой влет? Тявкала издалека и тявкала, никому не мешала… прямо загрызла бы всех лайка вусмерть - смех один.

- Да, братаны, - вы орлы просто: вдвоем шавку замочили, хе-хе. Вон Васька с Жоркой Мажором аборигена как завалили - и волыну поднять не успел, таежник хренов!

- А сам-то ты, Корж, много наработал? - обиделся Колян за приятеля, над которым только что сам подтрунивал. - А когда все сделано было, первым зато метнулся наверх - по ящикам шарить. Герой, твою мать!

Корж побледнел:

- Ты мать мою не тронь, сука. Против псины ты молодец, конечно. Но еще раз поганое свое хайло раззявишь - голыми руками порву!

Как и многие беспредельщики, молодой механизатор Серега Коржов, с младенчества поправший все Божьи и человеческие нормы, остро нуждался в чем-то святом. И таким безгрешным светлым символом, бескорыстной жертвенной любовью оставалась для него старенькая больная мама. Едва ли не половина «зарабатываемых» денег уходила на лекарства. Мама, в свою очередь, любила своего оболтуса слепо и беззаветно. Он для нее навсегда оставался нежным и маленьким. И хотя за плечами его ходок пока не было, на совести ребенка тяжелыми гирьками висели уже семь жмуриков. За маму Корж не задумываясь добавил бы к гирькам восьмую…

По другую сторону костра матерый мужик, статью похожий на медведя, а мордой на вепря, пошерудил в огне палкой, отчего к небу тут же взвился столб искр и пепла. На него зашипели с подветренной стороны те, на кого этот пепел посыпался:

- Что тебе неймется, Утюг? Уйди от огня на хер, лучше коньяку глотни!

Бутылка скрылась в мохнатой пятерне Утюга. Он надолго присосался к едва выглядывающему горлышку. Отвалился с явным сожалением, осторожно держа темную бутыль двумя пальцами, отставил на вытянутую руку, повернул этикеткой к огню, вгляделся и неожиданно выдохнул:

- «Самус»… ох и «Самус»!

Кто-то хихикнул, кто-то громко икнул.

Утюг недобро ухмыльнулся. Верхняя губа его, криво приподнявшись, на мгновение обнажила острый желтоватый клык, отчего сходство бандюгана с вепрем стало стопроцентным.

Опьяневшие флибустьеры продолжали веселиться. Двое поднялись и, покачиваясь, будто морячки на побывке, ушли помогать братве у соседнего костра вспомнить слова песни про Ванинский порт. А у того костра уже и плясать народ порывался. Кто-то полез в рюкзак за тушенкой, почувствовав, что одним луком закусывать текилу уже западло… Один дурик ползал вокруг костра, собирая пустые бутылки, и выставлял их в ряд. Что он намеревался - сдавать их в ближайшем, километрах в семистах, пункте приема стеклотары или палить по ненужной посуде из дробовика - так и осталось невыясненным. На очередном круге сбора стеклянного урожая конечности его подломились, он распластался на земле и захрапел, странным образом попадая в такт доносящимся словам: «пятьсот километров тайга, где водятся дикие звери, машины не ходят туда, бегут, спотыкаясь, олени»…

Вожак расположился чуть поодаль, хотя и в пределах светового круга. Он тоже был хмельным, но далеко не таким веселым, как его легендарный тезка. Впрочем, и княжон поблизости не наблюдалось. Атаману приходилось довольствоваться обществом двоих собутыльников.

- А что, Стенька, может, нам за такой успех накинут чего?…

- Накинут, не сумлевайся, - недобро пошутил главарь. - Сначала догонят, потом накинут.

- Тьфу-тьфу-тьфу! - сплюнул через плечо черноусый Таксист, самый надежный член банды. - Не буди лиха, атаман. И так вон разорались кретины - в Новосибирске слышно. Зря мы затеяли привал. На стрежне Чулыма спокойнее было бы.