Отшельник

-  Однако, обязательно подействуют. Не беспокойся, - ответил он, развязывая рюкзак.

-  Хорошо. Тогда развяжи нашего дорогого гостя, - сказал я.

-  Я сам развяжу, - вызвался Семен и встал.

Подойдя к Штерну, который сидел на земле, он сказал:

-  Вставай.

На этот раз он не стал помогать ему, лишь мрачно следил за тем, как Штерн пытается подняться.

-  Сейчас я развяжу тебя, а потом свяжу по-другому. Если дернешься, то вот он, - и Семен указал на меня, - продырявит тебе ногу.

Я удивился, но достал «беретту» и, передернув предохранитель, направил ее в сторону Штерна.

Через минуту Штерн был почти свободен, если не считать того, что его левая рука была привязана за спиной, а сам он был соединен веревкой с толстой елью, выдернуть которую из земли ему было явно не под силу.

Макар развел небольшой костерчик, и через полчаса мы приступили к ужину.

Штерн не кобенился и с аппетитом поедал похлебку, которую сварил Афанасий. Он даже похвалил ее, сказав:

-  А ничего чурки готовят. В первый раз пробую.

-  Возможно, что и в последний, - сказал я.

Штерн хмыкнул и промолчал.

Закончив ужин, мы закурили, остяки аккуратно закопали объедки, и я наконец приступил к тому, ради чего затеял эту опасную авантюру с похищением офицера.

-  Начнем, пожалуй, - сказал я.

Афанасий в это время занимался чаем.

-  А ты знаешь, что бывает за похищение офицера внутренних войск? - спросил вдруг Штерн.

-  Нет, не знаю, - ответил я, - да это меня и не интересует.

-  А зря, - сказал Штерн, - когда мы вас найдем, вы пожалеете, что родились на свет.

-  Вот ты себя и показал, - я развел руками, - пока ты говорил: «я» - все было так смело, так красиво… А теперь ты запел по-другому: «мы». А что это значит?

Я посмотрел на Штерна, но он молчал.

-  А это значит, что ты из тех тварей, которые смелы только тогда, когда чувствуют за спиной силу. Верно?

-  Не думай, что это сойдет тебе с рук, - пригрозил мне Штерн, - мы до тебя доберемся.

Я засмеялся, а Семен, пристально глядя на Штерна, сказал:

-  Ты дурак, Штерн. И ты в своей привычной безнаказанности совсем потерял всякое соображение.

Я с интересом посмотрел на Семена, потому что услышал в его речи какие-то новые интонации…

-  Ты дурак, - повторил Семен, - вспомни, что ты говорил мне две недели назад. А если не помнишь, то я тебе напомню. Ты сказал, что все мы - зеки, или, как ты нас называл, «курсанты» - для тебя всего лишь «человеческий материал». Так вот: ты сам сейчас для нас «человеческий материал», и ничего больше. И ты расскажешь нам все, о чем мы спросим. А не расскажешь - останешься здесь навсегда.