Отшельник

- Ну - идите! - брезгливо отмахиваясь от них рукой, сказал Савелий. Ступайте! Удачи - не будет тебе, женщина. Не будет!..

Они оба поникли, молча поклонились ему и пошли кустарником вверх по незаметной тропе, - мне было видно, что, поднявшись шагов на сотню, они оба сразу заговорили, плотно встав друг против друга, потом сели у корня сосны, размахивая руками; долетал ворчливый гул. А из пещеры выплыл невыразимо волнующий возглас:

- Мил-лая...

Бог знает, как уродливый старик ухитрялся влагать в это слово столько обаятельной нежности, столько ликующей любви.

- Рано думать тебе про это, - колдовал он, выводя хроменькую девушку из пещеры. Он держал её за руку, как ребёнка, который ещё неуверенно ходит по земле; она покачивалась на ходу, толкая его плечом, отирая слёзы с глаз движениями кошки, - руки у неё были маленькие, белые.

Старик усадил её на камни рядом с собой, говоря непрерывно, ясно и певуче, - точно сказку рассказывая:

- Ведь ты - цветок на земле, тебя господь взрастил на радости, ты можешь великие радости подарить, - глазыньки твои, свет ясный, всякой душе праздник, - милая!

Ёмкость этого слова была неисчерпаема, и, право же, мне казалось, что оно содержит в глубине своей ключи всех тайн жизни, разрешение всей тяжкой путаницы человеческих связей. И оно способно околдовать чарующей силой своей не только деревенских баб, но всех людей, всё живое. Савелий произносил его бесчисленно разнообразно, - с умилением, с торжеством, с какой-то трогательной печалью; оно звучало укоризненно ласково, выливалось сияющим звуком радости, и всегда, как бы оно ни было сказано, я чувствовал, что основа его - безграничная, неисчерпаемая любовь, - любовь, которая ничего, кроме себя, не знает и любуется сама собой, только в себе чувствуя смысл и цель бытия, всю красоту жизни, силою своей облекая весь мир. В ту пору я уже хорошо умел не верить, но всё моё неверие в эти часы облачного дня исчезло, как тень перед солнцем, при этих звуках знакомого слова, истрёпанного языками миллионов людей.

Уходя, хроменькая девушка радостно всхлипывала, часто кивая старику головой:

- Спасибо тебе, дедушка, спасибо, милый!

- Ну, ну, ну, - ничего! Иди, дружба, иди! Иди, да - так и знай: на радость идёшь, на счастье, на великое дело - на радость! Иди...

Она уходила как-то боком, не отрывая глаз от сияющего лица Савелия. Чёрный Олёша, проснувшись, стоял над ручьём, встряхивая ещё более взлохмаченной головой, и глядел на девушку, широко улыбаясь. Вдруг сунул два пальца в рот себе и оглушительно свистнул. Девушка покачнулась и рыбой нырнула в густые волны кустарника.

- Сдурел, Олёша! - упрекнул его старик.

Олёша дурачливо опустился на колени, вытащил из ручья бутылку водки и, махая ею по воздуху, предложил:

- Выпьем, отец?

- Ты - пей, мне - нельзя! Я - вечером...

- Ну, и я вечером... Эх, отец, - он обложил старика кирпичами матерщины, - колдун ты, а - святой, ей-богу! Душой ты прямо как дитя играешь, - человечьей душой. Лежал я тут и думал, - ах ты, думаю...

- Не шуми, Олёша...

Воротилась старуха с парнем, она сказала что-то Савелию виновато и тихо, он недоверчиво покачал головой и увёл их в пещеру, а Олёша, заметив меня в кустарнике, тяжело влез ко мне, ломая ветви.

- Городской, что ли?

Он был настроен весело, словоохотливо, ласково поругивался и всё хвалил Савелия:

- Большой это утешитель! Я вот прямо его душой живу, у меня своя душа злостью, как волосом, обросла. Я, брат, отчаянный...

Он долго расписывал себя страшными красками, но я ему не верил.

Старуха вышла из пещеры и, низко кланяясь Савелию, сказала:

- Уж ты, батюшка, не сердись на меня...

- Ладно, дружба...

- Сам знаешь...

- Знаю: всяк человек бедности боится. Нищий - никому не любезен, знаю! Ну, а всё-таки: бояться надо бога обидеть и в себе и в другом. Кабы мы бога-то помнили - и нищеты не было бы. Так-то, дружба! Иди с богом...

Парень шмыгал носом, смотрел на старика боязливо и прятался за спину мачехи. Пришла красивая женщина, видимо - мещанка, в сиреневом платье, в голубом платочке, из-под него сердито и недоверчиво сверкали большие серовато-синие глаза. И снова зазвучало обаятельное слово:

- Милая...

Олёша говорил, мешая мне слушать речь старика:

- Он всякую душу может расплавить, как олово. Великий он помощник мне, - без него я бы наделал делов - ой-ой - каких! Сибирь...

А снизу возносилась песня Савелия:

- Тебе, красота, всякий мужчина - счастье, а ты - говоришь эдакое злое! Милая, - гони злобу прочь; гляди-ко ты: что люди празднуют? Все наши праздники - добру знаменье, а не злобе. Чему не веришь? Себе не веришь, женской силе твоей не веришь, красоте твоей, а - что в красоте скрыто? Божий дух в ней... Мил-лая...

Взволнованный глубоко, я готов был плакать от радости, - велика магическая сила слова, оживлённого любовью!