Соседи считают меня сумасшедшим, и, как знать, возможно, они правы. Частенько я встаю в мрачнейшем настроении, и вдруг мне приходит в голову мысль:
Соседи утверждают, что я сумасшедший, и, возможно, они правы. Часами я сижу в гавани и смотрю в морскую даль. Мне нравится там, даже когда — как сейчас, осенью — льет дождь и по лицу хлещут черные капли. Вечером в тени западного предгорья море принимает изумрудный оттенок, а в восточной части, куда падают последние солнечные лучи, сверкает золотым блеском. На берегу рыбаки готовят снасти. Все идет своим чередом. И роптать не на что. Могло бы, наверное, быть иначе, но иначе не стало. Это печально, думаю я, но многое на свете печально. Вот мое единственное и притом ложное утешение.
Отсюда — туда: Повесть [6]
Смерть? Да ее нет вовсе. Когда померкнет наше сознание, исчезнет и мир. Что мы можем об этом знать?
Артману
Заграничный паспорт, туалетные принадлежности, деньги — вроде все собрал. Разложил как по полочкам. И вдруг заплакал. Лежал на кровати и плакал. Потом полежал просто так, не шевелясь. Снова чуть было не одолела тоска, но я устоял. В несчастье столько красоты. Мне чудилась огромная скала, она отвесно обрывалась к морю. Я стоял на скале и махал рукой. Я был счастлив. Пытался лететь, и это мне удавалось.
Достал из ящика пару рубашек, свитер, кеды. Иной раз к вещам испытываешь такую нежность, какую никогда не наскребешь к себе самому. Хорошо так повозиться. Люблю.
Я был занят упаковкой, когда в дверь постучали. Заглянула женщина и спросила, не подобрал ли я случайно ее очки на лестнице или в коридоре. Я сказал, что нет, не подобрал, и заметил, что расстроил ее еще больше. Она только кивнула и закрыла дверь. Слышал потом, как она постучала к соседям. Около полудня я покинул «Баию»; [7]накрапывал дождь, я стоял на улице и говорил себе: вот так! — будто в этом был какой-то смысл.
На приличной скорости выехал из города. Над холмами, окаймлявшими город с запада и такими знакомыми мне, стояла радуга. Красиво и четко вырисовывалась она, упираясь в небесный свод. На холмах крутились крылья мельниц. Рос виноград. С одного из виноградников поднялась вдруг целая туча птиц и закружилась в воздухе. Золотом сиял воздух над красно-бурыми виноградниками. Солнце медлило, полузавешенное облаками.
В одном из этих поселков-спутников, полугородских, полузатерянных среди полей и на пустырях, я остановился перед итальянским ресторанчиком. Не раздумывая, подошел к стойке и заказал спагетти. Кругом ползали мухи, словно пьяные от кухонного чада. У повара стекал пот из-под белой шапочки. Он слазил половником в котел и выудил из кипящей воды порцию макарон. Потом вывалил их в глубокую пластмассовую тарелку, спрыснул томатным соусом, посыпал сверху тертым сыром и пододвинул тарелку мне. Люблю спагетти, ем их каждый день.
Потом повар вырвал кусок теста из массы, лежавшей на дощечке. И пока он ловко раскатывал его, превращая в тонкую лепешку, ущербленная масса на дощечке сначала как-то незаметно осела, а потом опять вспучилась, скрыв то место, куда повар запускал свою руку.
Людей в зале было немного, так что официанты, которым нечего было делать, праздно стояли, облокотившись о стойку, и болтали. Один из них танцевал под боевик, доносившийся из музыкального автомата.