Отсроченная смерть

Подойдя к аптечке, я достал йод, ИПП и взглянул на Овчаренко. Ему медицинская помощь не требовалась. В горле перебежчика торчал остро заточенный металлический диск, загнанный аж до шейных позвонков. Точно такой же, предназначенный для меня, застрял в стене. Наскоро продезинфицировав порез и перевязав шею, я послал Нелюбину второе СМС: «На квартире мусор. Просьба убрать. Еду по делам, но остаюсь на связи. Мангуст»[45]. Затем, перешагивая через трупы, выбрался из комнаты, бегом спустился по лестнице, сел в машину и на предельной скорости погнал ее в северную часть города…

ГЛАВА 7

Дом, где проживала давняя секретарша Рябова (еще с полковничьих времен), моя бывшая боевая подруга, капитан ФСБ Богатырева, стоял в конце улицы Подгорная и представлял собой сравнительно новую (1998 года постройки), красную кирпичную шестиэтажку. Клавкина двухкомнатная квартира… (Назвать эту дрянь Клавдией больше язык не поворачивается – Д.К.)… находилась на втором этаже. Невзирая на поздний час, окно ее спальни слабо светилось (видимо, горел ночник). Оставив машину под окнами, я вышел из салона, набрал известный мне код подъезда, мягко ступая, поднялся по ступенькам, холодно оглядел хорошо знакомую дверь и достал из кармана набор отмычек. Руки у меня не дрожали, ностальгические слезы на глаза не наворачивались. Я действовал спокойно, методично, как машина. Сердце словно сковало льдом, а в голове вертелась одна-единственная прописная истина, которую часто повторял Логачев: «Враг чем хорош – он никогда не предаст! С ним и так все понятно. Предают только близкие – друзья, жены, возлюбленные… Именно от них можно ожидать самых подлых, самых болезненных ударов в спину».

Но не подумайте! Я нисколько не ревновал Клавку ко внезапно обнаружившимся бесчисленным хахалям! Она мне не жена, да и сам я гулял напропалую. Дело в другом! Она подписалась убить Рябова (всегда заботившегося о ней, как о родной дочери) за паршивые двести штук «зелени» и, главное, добровольно отреклась от Христа, доказывая свою лояльность новым хозяевам. А я-то верил ей, как самому себе[46], относился с искренней симпатией. Эх, дурак, дурак!!!

Хитрый, дорогостоящий замок тихо сдался на десятой минуте работы. Недавно смазанные петли даже не скрипнули, и я бесшумно, аки призрак, проник в квартиру. Из спальни доносились блаженные повизгивания и торжествующее звериное рычание.

– Ты у меня самый лучший!.. Единственный!.. Мужчина моей мечты!.. О-о-о, Жорик… Еще… еще… ЕЩЕ сильнее… Давай!!! Давай!!! О-о-о, как хорошо!!! Еще глубже, любовь моя!!! – услышал я прерывающийся от удовольствия Клавкин голос и без эмоций отметил: «Те же самые слова она говорила мне в подобных ситуациях. Буквально один в один. Не богатая же у нее фантазия».

Достав пистолет, я зашел в комнату. На широкой измятой постели возились, абсолютно голые, капитан Богатырева и майор Азарян. Креста на Клавке не было, а обнаженный, густо заросший шерстью Азарян здорово смахивал на бесхвостую обезьяну. Неподалеку от кровати примостился покрытый узорчатой скатертью стол, на котором стояли две бутылки армянского коньяка (одна пустая, вторая наполовину полная), хрустальные фужеры и разнообразные закуски на фарфоровых блюдах, частично уже подъеденные. А также лежали два «ПСС». в кобурах. «У Аллы Сибирцевой тоже был Жорик[47]. Интересное совпадение», – подумал я, включил верхний свет и тихо, жестко скомандовал:

– Замрите оба, не пытайтесь добраться до оружия. Вам известно, КАК я стреляю.

Клубок тел моментально распался, но к столу никто не потянулся. В вишневых глазах Богатыревой плеснулся мистический ужас, а Жорик-2 тупо вылупился на меня как баран на новые ворота. Немая сцена на постели продолжалась секунд пятнадцать, а я тем временем спокойно забрал со стола пистолеты и положил на пол, у дверей.

– Дима! Димочка!!! Тут чудовищное недоразумение, – опомнилась наконец Клавка. – Он меня напоил, изнасиловал, я не ви…

– Умолкни, тварь, – оборвал ее я. – Нам про тебя все известно. И как ты Рябова нанялась убить за бабки, и как крест ногами растоптала, и многое другое.

– Меня оклеветали! – возмущенно возопила предательница, причем лицо у нее стало честное-пречестное, а ужас в глазах сменился великолепно разыгранным негодованием. Ни дать ни взять оскорбленная невинность!

«Когда он говорит ложь, то говорит свое, ибо он лжец и отец лжи», – вспомнил я слова Священного Писания… (За дословную точность цитаты не ручаюсь, но смысл именно таков. – Д.К.)… Н-да уж! Воистину дьявольское отродье!..

– Меня подло оболгали! – продолжала между тем она. – А ты… ТЫ поверил?! Да как ты мог?! Димочка!!! Родной!!!

– Последний раз повторяю, заткнись, ведьма, – я окинул ее ледяным взором. – Под «сывороткой» не врут, сама прекрасно знаешь.

Богатырева замолчала, съежилась и даже не пыталась прикрыть наготу, забилась в угол постели.

– Иди сюда, «Казанова». Дело есть, – поманил я Азаряна дулом пистолета. – И не вздумай дергаться, яйца отстрелю.