Отсрочка

«Я не хочу, — подумал он, изо всех сил сжимая прутья решетки. — Я не хочу! Этого не будет!» Он резко обернулся и, улыбаясь, посмотрел на блестящие от солнца окна. Он чувствовал себя сильным; в глубине души появилась маленькая тревога, которую он начинал узнавать, маленькая тревога, которая придавала ему уверенности. Неважно кто; неважно где. Он больше ничем не владел, он больше ничем не был. Мрачная позавчерашняя ночь не будет потеряна; эта большая суматоха не будет совсем бесполезной. «Пусть они вложат в ножны свои сабли, если хотят; пусть начинают войну, пусть не начинают, мне наплевать; я не одурачен». Аккордеон умолк. Матье снова закружил по двору. «Я останусь свободным», — подумал он.

Самолет описывал широкие круги над Бурже, черная волнообразная смола покрывала половину посадочной полосы. Леже наклонился к Даладье и крикнул, показывая на нее:

— Какая толпа!

Даладье, в свою очередь, посмотрел; он в первый раз после их отлета из Мюнхена заговорил:

— Они пришли набить мне морду![70]

Леже не возразил. Даладье пожал плечами:

— Я их понимаю.

— Все зависит от службы охраны порядка, — вздыхая, сказал Леже.

Он вошел в комнату с газетами. Ивиш сидела на кровати, опустив голову.

— Так и есть! Сегодня ночью подписали.

Она подняла глаза, у него был счастливый вид, но он замолчал, внезапно смутившись от взгляда, который она на нем остановила.

— Вы хотите сказать, что войны не будет? — спросила она.

— Ну да.

Войны не будет; не будет самолетов над Парижем; потолки не рухнут под бомбами: нужно будет жить.

— Войны не будет, — рыдая, говорила она, — не будет, а у вас довольный вид!

Милан подошел к Анне, он спотыкался, у него были красные глаза. Он дотронулся до ее живота и сказал:

— Вот кому не повезет.

— Что?

— Малыш. Я говорю, что ему не повезет.

Он, прихрамывая, дошел до стола и налил себе стакан. С утра это был пятый.

— Помнишь, — сказал он, — ты однажды упала с лестницы? Я тогда подумал, что у тебя будет выкидыш.

— Ну и что? — сухо спросила она.

Он повернулся к ней со стаканом в руке; у него был вид человека, произносящего тост.

— Это было бы лучше, — усмехаясь, ответил он.

Она посмотрела на него: он подносил ко рту стакан, и рука его мелко дрожала.

— Может быть, — сказала она. — Может быть, это было бы и лучше.

Самолет сел. Даладье с трудом вышел из салона и поставил ногу на трап; он был бледен. Раздался дикий вопль, и люди побежали, прорвав полицейский кордон, снося барьеры; Милан выпил и, смеясь, провозгласил: «За Францию! За Англию! За наших славных союзников!» Потом он изо всех сил швырнул стакан о стену; они кричали: «Да здравствует Франция! Да здравствует Англия! Да здравствует мир!», они размахивали флагами и букетами. Даладье остановился на первой ступеньке; он ошеломленно смотрел на них. Он повернулся к Леже и процедил сквозь зубы:

— Ну и мудаки!