Отсталая

Вскоре по всему сельцу разнеслась любопытная весть. Дворяне нахлынули к Арине Дмитревне, кто с сожалением, кто с удивлением, а кто и с легкими насмешками над несбывшимися надеждами Тимы. Дворяне толковали целый день непрерывно, собираясь кучками в домах и на улице, даже все работы были оставлены. День этот обратился будто в праздник для обитателей Калявина. Будто каждый из них получил или подарок, или какую-нибудь большую радость.

Всякий может себе легко представить, какую кутерьму наделал побег Маши в усадьбе Малые Пустыньки; как волновалась, ахала, стонала, жаловалась и сердилась Анна Федоровна; какой глубокой, молчаливой, угрюмой горестью поражен был Яков Иваныч… Ненила Павловна была также немало встревожена, даже раздражена. Не гости у нее Маша — она, может быть, одобрила бы в душе ее поступок; но теперь на нее падало обвинение, и Ненила Павловна должна была выносить намеки и насмешки от строгих дам за вольность своих мнений и понятий. Строгие нравственные дамы горячо ухватились за этот случай, чтоб навести Ненилу Павловну на путь истинный и сделать ее одной из ревностных жриц храма самых утонченных приличий.

Год спустя после побега Маши Анна Федоровна умерла, сделав Якова Иваныча своим душеприказчиком и передав ему в полное распоряжение свое именьице. О дочери она не хотела и слышать, считала ее как бы умершей, и только перед кончиной имела о ней продолжительный тайный разговор с Яковом Иванычем.

Время шло. О Маше не было ни слуху ни духу… Умолкли разговоры и пересуды; все, даже в ее собственной усадьбе, позабыли о ней; только в Калявине, собираясь по вечерам, бедные дворянки предполагали разные ужасы насчет Маши и сочиняли в своем воображении необыкновенные с ней приключения.

Вследствие перемен в хозяйстве, сделанных Яковом Иванычем, дворовые люди получили свободу и разошлись. Только в сердце старика Маша не умирала, не забывалась… Он думал о ней день и ночь; он ждал ее, жил и действовал для нее, бедной, заблудшей… Его любовь летела на белых крыльях отыскивать беглянку в пространном шумном мире…

Прошло около трех лет. Жаркий июньский день разливал свет и жизнь на цветущую землю. Яков Иваныч сидел на балконе; птицы чирикали и шныряли по веткам рябин и кленов Машиного сада, мягкие дымчатые облака расплылись в фигурных, затейливых группах по голубому, веселому летнему небу; с полей доносился говор работающих. Яков Иваныч встал, чтоб идти к ним, посмотреть, как идет дело; он отыскивал уже свою фуражку, как из двери гостиной вбежал полненький, свеженький, хорошенький мальчик лет семи, приемыш Якова Иваныча.

— Что ты, Федя? — спросил Яков Иваныч, — в сад что ли захотелось? Ступай погуляй, да не шали.

— Крестный! там барыня стоит!

— Какая барыня?..

Но едва успел он это выговорить, как кто-то сзади обвил его шею руками и покрыл поцелуями его старческое лицо.

— Маша! Ма… шень… ка! — мог только выговорить Яков Иваныч, задыхаясь от волнения и неожиданной радости. — Ты ли это?

— Да, это я, ваша Машенька!

— Маша! голубушка!.. Господи! Ах, Маша, как ты решилась тогда? Все сердце мое по тебе изныло!

— Помните, раз я спрашивала у вас, в чем жизнь состоит, как я век прожить должна? Вы мне не могли дать ответа, да и никто из окружавших меня не мог. Вот я и пошла ответ искать, как в сказках Иван-царевич Елену Прекрасную. Сколько я чоботов износила, сколько железных просвирок изглодала — об этом после, а теперь скажу только, что я ответ нашла и жизнь узнала.

— А где же он, Маша, твой-то?

— Кто? мой муж? Он здесь со мной. Он за садом остался; я просила его погодя прийти; мне сперва вас одной хотелось увидать. Я все знаю, — прибавила она, — обо всем слышала, ко мне доходили вести.

— Так Арбатов женился на тебе? Ну, это он хорошо, благородно поступил.

— Арбатов? — заговорила было Маша и вдруг смолкла; на губах у нее заиграла странная улыбка. — А где Матреша? — спросила она вдруг Якова Иваныча.

— Да она с зимы у меня служит, Маша… ведет себя тихо, смирно и ничего за ней не слышно. Однако я пойду распорядиться. Ведь ты здесь хозяйка. Какая ты красавица стала, Маша!

С этими словами он вышел. Во все время разговора с Машей Яков Иваныч точно ослабел, опустился; он совсем растерялся, не зная за что приняться.

Оставшись одна, молодая женщина с любопытством и вниманием рассматривала окружавшие ее предметы. Все по-прежнему: и дом, и сад… но она!.. О, как далеко она не та жалкая, отсталая, несведущая девушка! Но вот кто-то нерешительно и тихо приотворил дверь. Маша обернулась; мелькнуло чье-то грубое женское платье, и дверь снова затворилась.

— Кто тут? войдите! — сказала Маша, подходя к двери и сама отворяя ее.

За дверью, робко прижавшись к косяку, стояла бледная худая женщина.

— Матреша! — вскричала Маша, взяв ее за руку и вводя в комнату.

— Матушка-барышня! — заговорила Матреша, заливаясь слезами, — вас ли я вижу!., уж я виновата перед вами, так и войти не смела. Простите вы меня, красавица моя!

И Матреша сделала движение, чтоб стать перед ней на колени; Маша поддержала ее и остановила.