Два голландских клерка в приличных льняных костюмах учтиво вышли в проход, давая мне пройти, и я села на свое место у окна. Открыла сумку. Потянула за черный бархатный бантик и открыла подаренную Максом коробочку. Краем глаза заметила, как округлились глаза и вытянулись шеи у моих голландских попутчиков. Макс просто сошел с ума!
Или это все-таки я сошла с ума? Что я тут делаю? Куда и зачем я лечу?! Немедленно очнуться и выйти из этого самолета! Разбить окошко и выпрыгнуть прямо на потрескавшийся асфальт!
— Please fasten your seatbelts, — попросил вышколенный женский голос по радио.
Я механически пристегнула ремень безопасности и подумала, что дальше все так и будет — очень безопасно, комфортно, легко и… и очень механически. Вся жизнь — с пристегнутыми ремнями. Чтобы, если мы вдруг окажемся жертвами статистики, и наш самолет вздумает упасть, мы, накрепко и безопасно к нему привязанные, ухнули вниз, увлекаемые железным корпусом, прямо на жесткую землю…
Самолет взревел моторами и вырулил на взлетную полосу. Я прислонилась лбом к холодному иллюминатору, за которым, казалось, прямо мне в лицо моросил усиливающийся дождь, и тупо смотрела на замелькавшие сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее кривые и облезлые столбики с какими-то аэропортовскими пометками. Когда у меня заложило уши, я поняла, что самолет уже оторвался от земли и взлетает в серое пасмурное небо.
Почему-то мне не хотелось сглатывать, прочищая уши, и я дала давлению достигнуть такой степени, что совершенно перестала что-либо слышать, кроме слегка гудящей в ушах тишины. Москвы не было видно, и в окошке проплывали только какие-то угрюмые леса и изредка попадающиеся уродливые дачные поселки из жавшихся друг к другу кирпичных уродцев с мавританскими башенками. А вскоре мы влетели в густую вату из низких грозовых облаков, и ничего вообще больше не стало ни видно, ни слышно.
Почему-то подумалось, что я умерла. И еще подумалось, что я никогда больше не вернусь в эту вывернутую наизнанку и так пронзительно рвущую душу страну. И еще подумалось, что сев в этот самолет, я совершила самую большую ошибку в своей бесцельной и дурацкой жизни.
А еще потом самолет неожиданно вынырнул из туч, оставив далеко внизу эту странную планету, и мне в глаза, щипавшие то ли от бессонной ночи, проведенной с Максом, то ли от засохших и так никогда и не вылившихся наружу слез, до боли резко ударил яркий солнечный свет. Я по-прежнему ничего не слышала, а вокруг не было ничего, кроме слепящего и безумного голубого неба.
И тогда, впервые нарушив правила безопасности, я отстегнула к черту этот ремень. Ведь, если без страхующего твою душу ремня, — то при падении самолета есть хотя бы маленький шанс не ухнуть вниз, а взмахнуть развязанными свободными руками, выпорхнуть в окошко и взлететь туда, вверх, к бескрайнему небу?
Вместо эпилога
From: «Ксения Воронцова»
To: “Papa”
Sent: Wednesday, November 29, 2008 00:15
Subject: Re: как жизнь?
Привет, папуль!
Извини, что последнее время так редко пишу. Ужасно много работаю, больше ни на что времени не остается. Затеяла ремонт в офисе, уже второй месяц работаем в полуаварийных условиях — кругом снуют рабочие, идут покрасочные работы. Персонал моего офиса в стрессе. Они тут, если кофемашина временно недоступна из-за ремонта на кухне, сразу начинают говорить о невозможных условиях труда и беспрестанно жаловаться на тяжести жизни:) Я как-то попыталась объяснить им, ЧТО ТАКОЕ тяжести жизни, но встретила полное непонимание и отстала. Выдала им по небольшой премии за «невозможные» условия, и на этом они вроде успокоились.
Самочувствие мое уже лучше. В сентябре провела две недели в частной клинике в Австрии — пила травы, лежала в грязевых ваннах, много гуляла одна по холмам (там очень красиво в альпийских предгорьях) и здоровье более-менее пришло в норму. Желудок, правда, еще беспокоит, и так и не прошла бессонница, но врачи говорят, что все идет нормально, и сон со временем восстановится.
Я прихожу в офис к восьми утра и просиживаю там, бывает, до одиннадцати вечера — налаживаю новое направление. Решила продавать недвижимость не на русский рынок, а на наш тут, западный. Так что клиентов из России больше у меня не бывает. Работники в офисе этому рады. Они всегда жаловались, что с русскими слишком тяжело работать.
Ты был прав, и с Максом у меня ничего не было. Я никогда после Москвы его не видела и не слышала. Он как сквозь землю провалился.
Очень жаль, что мы так мало пообщались в Москве, и надо бы увидеться еще раз. Как ты смотришь, чтобы прилететь куда-то сюда? Давай я сниму нам домик где-нибудь на побережье в Нормандии. Ты же там никогда не был? В Россию я больше не собираюсь. После всего, что случилось, представить себе, что я смогу там жить, я просто не в силах. Но и здесь мне теперь все время чего-то не хватает. Мучительно, просто до боли не хватает.