Отстрел

Игумнов свернул в переулок к синагоге. Из крепостного вида здания, с небольшими бойницами-окнами, уже накатывали во двор волны молящихся: долгополые черные сюртуки, черные чулки, гольфы, шляпы… Средневековые одеяния — серые чулки на худосочных щиколотках, туфли, гольфы, поднимавшиеся выше колен, меховые широченные шапки, камзолы. Игумнов остановился поодаль — отсюда ему был виден каждый выходивший из здания. Игумнов внимательно вглядывался.

Над крепостью-синагогой, над Святым городом сверкнули три первые звезды. Суббота закончилась. Последние слова молитв возносились поверх крыш окрестных домов уже со двора.

«Теперь главное — не упустить…»

Переулок был полностью забит молящимися. Сюда уже вливались потоки верующих из соседних синагог. С мужчинами все чаще теперь появлялись женщины. Дети. Низкие плоские шляпки религиозных дам. Обязательные чулки, длинные юбки. Мальчики в черных сюртучках с завитушками на висках, в маленьких чеплажках на макушках — кипах…

Миха нырял сюда, в населенный религиозными ортодоксами район, каждый раз, когда надо было залечь на дно…

Черноволосая девчонка пробежала, поглощенная своими мыслями, подскакивая на бегу.

«Моя сумасшедшая еврейка-бабка уже родилась снова…»

На верхних этажах вспыхнул яркий свет.

Миха шел среди ортодоксов, говоривших по-русски. Компания правила к перекрестку. Трое высоких парней — в черных сюртуках, в шляпах — крутили головами по сторонам. Все трое были боевиками.

«Горские евреи — те же чечены…»

Еще несколько молодых людей — в длинных сюртуках, в шляпах — были похожи на юных карманников с карикатур Оноре.

«Странный мир оживших диккенсовских персонажей. Чему он их тут учит?»

Игумнов обогнал Жида, мельком обозрел со стороны. Похожий на афганца, тяжелый, по-звериному пружинящий телом. Велюровая черная шляпа, белая манишка. В руке молитвенник. Знакомая пластика вора не изменилась.

Началось автобусное движение. Красный свет задержал на тротуаре. Сзади подоспели еще люди в черном.

Улучив момент, Игумнов как бы случайно оказался между Михой и телохранителем, подпер Жида плечом. Потом, не поворачивая головы, принял пристальный взгляд сбоку. Так всегда происходило в Москве. А там с ходу сначала Игумнов, потом Миха ныряли в какой-нибудь подъезд. Почуяв чужих, надрывались горлстые домашние шавки, законопослушные граждане косились из-за дверных «глазков».

—Здорово, начальник!

Секретный контакт. Как для воров, так и для ментов. В конце разговора обычно появлялся пузырь.

—По пять капель… — И хитрый глаз с нерусского лица. — За Мессию! Чтобы удача!

И второй постоянный тост:

—За московский «Спартак»!

Кто же знал, что один пацан станет вором, авторитетом преступного мира, другой на всю жизнь осядет в криминальной полиции…

Светофор переключили. По-прежнему не оборачиваясь, Игумнов перешел улицу, двинулся по Меа-Шеарим дальше. Улица шла вниз. Тут тоже было много харедим, покинувших десятки близлежащих синагог.

Он шел уже довольно долго. Постепенно замедлил шаг. Темноватая улица религиозных евреев осветилась, харедим стало меньше. Появились открытые кафе с публикой. Толпы нарядных прохожих. Он попал в центр. Нищие с грохотом потрясали кружками для сбора монет: «Никто не должен забывать: на свете есть несчастные…»

Сзади послышались шаги. Игумнов не оглядываясь свернул в скверик с каруселью, песочницей.

—Начальник! Я глазам не поверил… Ты? И даже с израильским телефоном!

Они стояли друг против друга. Как там. Не было только вонючего подъезда.

— Ты все еще Игумнов?

— Все еще. А ты?

— Жид.

Кличка его не стесняла:

—У вора нет нации. Как у мента…

Игумнов был согласен.

Что же касалось нации…

«Еврею не уйти от Жида. Можно лишь поменять знак. С минуса на плюс…»

На их глазах поменялся на плюс знак «мента»: Оно звучало уважительно. На подходе было и «вор в законе».

А еще раньше были «гезы» — «нищие».

Стоило вспомнить, что «жид» — в Польше, в Чехии и ныне значило «еврей», и только!

Миха извлек из пакета бутылку «голда», пластмассовые стаканчики, пару банок ледяной колы. Игумнов ограничился колой. Миха наполнил пластмассовый стаканчик:

— За Мошиаха!

— Ты где остановился?

— Отель «Кидрон».

Он произнес небольшой спич:

—Жизнь — в спарке. Мент. Бандит. Банкир. Китайцы хотели истребить воробьев, как преступность. Гусеницы сожрали урожай. Когда РУОП нас перебьет, лучше не станет. Неизвестно, кто придет. Только вместе. Или никто… Ну!

—Мне пора! В другой раз… Я тут как секьюрити Арабова!

Туманов оглянулся. Один из ортодоксов, парнишка в шляпе, в белой сорочке, накинутом поверх плеч сюртуке, вышел из темноты.

—Проводишь моего друга, Шуки…

—Я хочу пройтись по Иерусалиму…

Отговорить Неерию мог бы Рэмбо, но он пропадал где-то в Центральной Азии. Игумнов плюнул себе под ноги.

«Если мы выберемся отсюда живыми, будет чудо…»

В семье Неерия рос младшим. Общий любимец. Рисовал, лепил. Рисунки мальчика из маленького городка под Бухарой путешествовали по собраниям детского рисунка из страны в страну. Называлось это «Дети против войны», «Пусть всегда будет мама»…