Отстрел

Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.

Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.

— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.

— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.

— Ты не врач, часом?

— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.

— Не провожай… Так спокойней!

— Прощай…

— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.

— Успеха!

На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.

—Тебе тоже…

И все уже позади.

До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.

Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.

Игумнов отошел от окна.

Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».

«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»

Сам он был явно не в форме.

По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.

«Собаку спасли…»

Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.

В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».

Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»

Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.

Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу. Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».

Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.

Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.

Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете. Одну из поликлиник — долгострой, завершенную на его средства, так и называли — «арабовской».