Отступник

— Господи, что же теперь будет? — Валька едва оторвался от стены и с тревогой уставился на Шепа. — Как она? Она очень переживает?

— Она-то безмятежна, как ребенок, — вздохнул Шеп. — Переживаю я.

— Почему? — тупо прошептал Валька, у которого все еще отчаянно колотилось сердце.

— Почему она спокойна или почему я переживаю? — уточнил Шеп. — Она сказала мне, что хотела ребенка от тебя и страдала, что это невозможно. Поэтому теперь она лелеет мысль об этом ребенке, как о великой милости и даре Нерша…

Эти слова пролились целебным бальзамом на оголенные нервы взбудораженного Вальки. Он вцепился в руку подошедшего к нему лешака и глупо заулыбался.

— А я просто вне себя от беспокойства, — продолжил Шеп. — Потому что не хочу терять сестру. Конечно, не все наши женщины умирают в родах, но я говорил тебе о силе моих предчувствий… Меня не отпускает мысль о том, что она может умереть. Я не могу объяснить, почему, но мне кажется…

Здесь Шеп замялся, и Валька понял, что лешего беспокоят вполне реальные ощущения близкой беды.

— Мне кажется, что Юша не переживет всего этого. И если честно, я просто прибежал к тебе за поддержкой. Ты ведь любишь ее, я знаю. Я тоже. Возможно, что нам с тобой придется делить горе… — закончил Шеп.

— Да что у тебя за дурацкая привычка прежде всего думать о плохом! — возмутился Валька, но Шеп только грустно улыбнулся в ответ и протянул к нему руки.

Человек и леший обнялись и немного постояли молча. А потом Валька с удивлением воззрился на Шепа:

— Но почему же она ничего не объяснила мне? Разве же так можно? Ведь я тут лезу на стены с тоски?

— Ты, может быть, не знаешь, лешухи не подпускают к себе мужчин во время беременности. Это закон…

— Я что, непонятливый? — огорчился Валька. — Неужели бы я сделал что-то ей во вред? Неужели так трудно было все объяснить?

— Юша испугалась, что ты не поверишь ей. И она была права. Мне ты тоже с трудом поверил, — усмехнулся Шеп.

— Да верю я, верю… — поспешно отозвался Валька. — Господи, Шеп, мне что-то страшно… Что же там у нее… то есть, кто же там родится?

— А вот поживем — увидим, — вздохнул лешак…

…И они увидели. Шеп ушел и больше не приходил до весны. Валентин едва дождался того дня, когда еще непросохшими лесными проталинами Шеп провел его в Логово, и Валька смог, наконец, обнять свою любимую. Он уже давно забыл свою обиду и не мог ни о чем думать, кроме их будущего. Чем ближе подходило время родов, тем все больше Вальке казалось, что их страхи были преждевременны. Юша была весела и спокойна, ни на что не жаловалась. Ребенок был бойким и уже вовсю просился на свет. Только юный Шеп мрачнел день ото дня все сильнее и не мог скрыть этого, как ни пытался.

Валька каждый раз с ужасом вспоминал ту прохладную майскую ночь, когда Юша рожала в прибрежной лощине недалеко от Логова. Шеп и Кшан гнали его прочь, но он настоял и остался. А после очень об этом жалел. Лучше бы он ушел тогда, чтобы ничего этого не видеть и не слышать. Тем более, что Валькино присутствие было совершенно ни к чему. Два юных лешака прекрасно знали свое дело, как знают его все лешие с пеленок. Валька не мог принести никакой пользы, потому что совершенно растерялся. Он даже плохо различал происходящее. Он помнил, как держал Юшу на коленях, помнил обильную липкую кровь, залившую всю землю вокруг, и свои руки, которые Юша исцарапала в лохмотья. В ушах стояли стоны Юша и молитвы леших… Глаза лешухи потухли от боли и загорелись снова лишь когда в руках Кшана вдруг запищал какой-то крошечный окровавленный комочек. Валька сидел ни жив, ни мертв, едва не плача от облегчения, от того, что все закончилось. И словно обухом по голове прозвучал для него растерянный вопрос Кшана:

— Что же теперь делать? Мы с тобой совсем забыли, что Валя-то ни на что не годен!

— На что я не годен? — изумился Валька.

— Нужно выполнять обряд, — строго сказал Шеп. — Ты не можешь этого делать, от твоей слюны пуповина не заживет…

— Об этом надо было думать раньше! — встрял Кшан.

— Заткнись, дурак! — грозно зарычал Шеп на друга и принял из рук Кшана пищащий комочек. — Я сделаю все сам…

Быстрым движением жесткого острого ногтя пуповина была отрезана, а ранка тут же зализана. Потом Шеп передал младенца сестре, и она приложила ребенка к груди…

Валька с испугом рассматривал младенца. Он почти не отличался от обычного новорожденного, но на макушке у него чуть вздулись два бугорка предвестники маленьких рожек, которые к двухлетнему возрасту должны будут уже вырасти.

— А ты спрашивал, кто это будет, — с облегчением засмеялся Шеп. — Тут и думать нечего. Это же чудный маленький лешонок… Посмотрите-ка на его ручки!

Ребенок сосал грудь, водя ручонкой по коже матери. На крошечных пальчиках то высовывались, то прятались внутрь узенькие и прозрачные мягкие ноготки.

— О, Боже… Что же, от меня в нем нет ничего? — растерялся Валька.

Шеп взглянул на человека и перестал улыбаться:

— Ты прости меня, Валя, но я был бы только счастлив, если бы от тебя он взял поменьше. Но увы. Слишком много в нем человеческого, и не так уж много лешачьего…