Уже став Колдуном, но еще не опираясь на силу живущих в Колодце; имея подземные апартаменты, но еще не торгуя человеческим мясом, Викториан ежедневно ходил на работу, вечерами рисовал пейзажи — все в мрачных, болезненных сине-белых тонах. Его картины никогда не выставляли, но все, кто их видел, потупив взгляд, соглашались с их уникальностью и непревзойденным мастерством исполнения. Виктору удавалось, проскочив через временной барьер, изобразить Землю такой, какой она была до Благословения Христова, когда верившие во Всевышнего ессеи мочили ноги в Ефрате, а сенобиты ставили опыты над плотью и болью. На его полотнах была земля, где еще не смешались невинность и порок. У знакомых Викториана, воспитанных в обществе, где в основе лежали, пусть гипертрофированные марксизмом, идеи христианской морали, такие картины вызывали болезненную нервозность с эффектом рвотного, хотя это были всего лишь обычные пейзажи. О картинах Виктора говорили, писали, но никогда не выставляли, не печатали репродукций.
Именно тогда на его картинах стал появляться колодец. Не тот колодец, где обитали Древние, а обычный, старинный колодец. На пейзажах, порожденных болезненным сознанием, каменная кладка колодца выглядела непринужденно, естественно. Она смотрелась неотъемлемой частью пейзажа, как и нездорово-белое, словно плоть утопленника, режущее глаза солнце планеты, и небо, еще не засоренное паразитом жизни.
А потом была командировка, и, уезжая, Викториан захватил этюдник. Зачем? Он не мог этого объяснить, просто взял, и все.
Его отправили в захолустный город в центральной России, который по каким-то никому не понятным причинам давно стал мощным железнодорожным узлом. Там находился склад-распределитель, и нужно было получить какое-то оборудование, договориться с железнодорожниками, отправить вагон. Работа хлопотная, бестолковая — беготня с бумажками по кабинетам в поисках нужной подписи. Но Викториан и сам был удивлен, насколько быстро и ладно у него все получилось.
Командировка была выписана на неделю. Викториан управился за два дня. Возблагодарив небеса за то, что догадался прихватить этюдник, на третий день, с утра пораньше, он сбежал из пятиместного номера гостиницы, больше напоминавшего больничную палату, и отправился за город.
Выйдя на кольце городского автобуса, Викториан зашагал прочь от новостроек к видневшемуся вдалеке холму, который фурункулом возвышался над окрестной равниной.
Почему Колдун выбрал именно этот маршрут? Почему именно холм привлек его внимание? Сложно сказать. Хотя за этим видится не случайное стечение обстоятельств, а намеренная перестановка пешек-людей в шахматной игре обитателей Колодца.
Холм зарос колючим кустарником, но это не остановило художника-любителя, решившего неприметно подняться на самую вершину. И когда он, исцарапанный, в разорванной рубашке, задыхаясь, вылез из сухих колючих кустов на плоскую вершину, то был сполна вознагражден. Виктор увидел то, что преследовало его в ночных кошмарах последние несколько месяцев. Надо сказать, что, просыпаясь, Колдун, как и большинство Посвященных, не помнил свои сны. Но потом увиденное во снах вылезало на его картины, придавая зловещий колорит морским пейзажам Финского залива.
На вершине холма возвышался тот самый колодец. Круг из двойного ряда камней опоясывал черный провал, ведущий в земные бездны…
Яркое солнце. Высвечена каждая деталь. Каждый камешек четко вырисовывается в серой пыли. Сухие черные кусты за спиной застыли молчаливыми стражами. Ни ветерка. Ни облачка.
Желание творить отступило перед более древним желанием познать.
Колдун осторожно делает шаг вперед. За спиной с хрустом обламывается сухая ветвь, уцепившаяся за рубашку. Мертвая тишина. Колдун делает еще один шаг. Еле слышный хруст камешков под ногами подобен грому. Эхо подхватывает его.
Еще один шаг. Колдун чувствует себя доисторическим охотником, подбирающимся к логову саблезубого тигра. Еще шаг. Еще и еще. Колдун не идет прямо к колодцу. Он словно борец на ковре. Колодец — противник. Колдун подбирается к нему по спирали. Круги постепенно сужаются.
Этюдник забыт. Остался только колодец. Настоятельная необходимость заглянуть в его темную глубину!
И вот цель рядом. Пальцы Колдуна осторожно касаются шершавого, разъеденного временем камня. Камень как камень. А чего же он ждал?
Со вздохом облегчения Колдун садится на землю. Прислоняется спиной к камням. Что дальше? Вначале перевести дыхание.
Тут ему показалось… Наваждение длилось всего лишь мгновение — возможно, это была реакция организма на психологическое перенапряжение. Но все же на мгновение ему показалось, что он попал на одну из своих картин, в мир Ирреальности. Вот это солнце в вышине. Но это же не то земное солнце, которое он видел в небе всю жизнь. Оно пылало намного ярче. Мертвенно-бледное, но не как на юге. На сочном синем небе сверкала разлагающаяся звездная плоть.
Мгновение — и наваждение отступило. Викториан тяжело вздохнул. Теперь пришло время запахов и звуков.