― Слышь, Толян, а че ты там втирал про новое устройство на примере своих греков? — спросил старший прапорщик Руденко.
Он был весел, но от веселости этой пахло спиртным перегаром, истерикой и ужасом.
― Да все просто, Витя, — сказал мой друг. — Нам нужно с самого начала объяснить быдлу, что они рабы, отобрать у них отчества и даже фамилии.
― И на хрена это нам нужно? — хмыкнул Орлов, глядя в зеркало заднего вида на военные грузовики.
― Понимаешь, Антоха, — принялся объяснять Алфераки, — быдлу, которым мы будем рулить, необходимо постоянно напоминать, что мы не такие, как они, не только потому, что у нас „калаши“, но и потому, что даже имена у нас другие. Это закрепление на уровне подсознания.
― Мудреные слова, — хохотнул Руденко. — А что же дальше?
― Ну, дальше все просто: бог троицу любит, так и у нас будут три класса: элита, крестьяне и рабы.
― Да-а-а… — протянул Орлов. — Ну и как же я буду называться по должности? Капитан элиты?
― Зачем? Будь просто царем. Это ведь сидит в печенках каждого русского человека с тех пор, как ему прочитали в первый раз сказку: „в некотором государстве жили-были царь с царицей…“
Руденко истерично заржал, а потом спросил:
― А я как буду зваться?
― Ты… — Алфераки на секунду задумался. — В целом думаю, что надо будет сразу же сформировать управляющий орган. „Совет старейшин“ вполне звучит. Так что будешь председателем над старейшинами, доволен?
― А ты, смотрю, уже всех на должности расставил, — сказал Орлов. — Случайно главным советником не хочешь стать?
― Нет, — Алфераки засмеялся, — я хочу стать инструктором и в будущем воспитывать подрастающее поколение. Ведь главное в нашем деле — воспитание традиций…
Я перестал слушать этот треп. Вот она, цена спасения. Новые хозяева с „калашами“ будут грабить беженцев, часть из них превращать в крестьян, остальных в рабов… И никуда не денешься, нет выбора…
― А что если кто-то не захочет жить по новым правилам? — спросил я.
― Значит, эти „кто-то“ отправятся умирать, — ответил Алфераки. — Те, кто нам совсем не подойдут, будут выкинуты на другой берег Миуса и их будут расстреливать при попытке вернуться.
― И даже я, если что? — спросил я.
Анатолий ухмыльнулся и сказал бесстрастно и холодно:
― И даже ты, исключений быть не может… но ты ведь с нами, не так ли?
― Я с вами, — пришлось согласиться мне.