Отступник

Ромка не любил Павла за подчеркнутую официальность, вечно задранный нос и активное желание показать молодняку собственную серьезную значимость. С товарищами он в любых ситуациях держал дистанцию, называл их исключительно полными именами. Хотя, конечно, это лучше, чем то, что вытворял царский наследничек Артур, который с насмешливой физиономией мог запросто при всех ляпнуть: «Привет, цветок полей и огородов!», толсто намекая на Ромкино прозвище Ромашка. Кому хочешь станет обидно…

Парень вспомнил о матери. Она первая стала называть сына Ромашкой. Но от нее слово не звучало оскорбительно, да и когда это было? В далеком детстве… Мама, мама… жила-жила, а потом умерла от степного поветрия.

Ромкины мысли об умершей привели за собой желание прикрыть глаза и вообразить себя пятилетним мальчиком. Как хорошо было бы оказаться снова в тех временах, еще до интерната! Конечно, годы были голодные, и даже полноправным гражданам не удавалось наедаться вдоволь, но и счастливых моментов выпадало больше…

…бывало, сидишь, ждешь, когда же придет мама. Сосешь палец или игрушку облизываешь, потому что очень хочется есть. А мамы все нет, нет. И уже, кажется, что она никогда не придет. Больше не нужны кубики, солдатики, книжки с картинками, ничего больше не нужно, только бы побыстрее пришла мама. Он все чаще с беспокойством посматривает на дверь, становится очень одиноко, даже страшно. Еще немного — и заплачет, потому что нет ничего ужаснее, чем быть покинутым. И вот, когда кончаются силы ждать, вдруг слышится возня за порогом, мгновенно заставляющая подскочить, и возникает мама в длинном сиреневом платье, в такого же цвета косынке, с матерчатым мешочком в руках, в котором лежит картофель, морковь или даже кусочек мяса.

― Привет, Ромашка, — ласково говорит она, — заждался, маленький мой? Проголодался, поди? Ничего, пожди чуток, сейчас я сварю картошечки и ты покушаешь.

О, какая безмерная радость наблюдать, как мама разводит огонь в печи и готовит ужин, который заставит, наконец, замолчать непрерывно урчащий животик. От счастья на глаза наворачиваются слезы, а фигура самого любимого, дорогого на свете человека видится размыто…

Ромка содрогнулся всем телом, открыл глаза и, схватившись за балюстраду, сообразил, что едва не потерял равновесие. Парень пришел в ужас: он заснул на посту, а сколько спал — только секунду или целый час — неизвестно.

«Забудь, забудь! — мысленно приказал он себе. — Давным-давно душа ее пересекла Дамбу Теней и растворилась в Море Погибели… а ведь вот оно, это море! — с каким-то мистическим трепетом подумал Ромка. — Это ведь про него рассказывают жрицы, про него, именно про него!»

― Пашка, — шепнул парень.

― Придурок, — зло, сквозь зубы выцедил напарник. — Не Пашка, а Павел, сын Александра. Что такое? Заметил что-то подозрительное?

― Нет, я просто хочу сказать, чтобы ты не смотрел на море, чтобы оно твою душу не растворило. В темноте оно жутко выглядит…

― Ты идиот, Роман, сын Георгия, заткнись и отслеживай свой сектор, но имей в виду, дисциплинарное взыскание тебе обеспечено по-любому.

― Стукач, — обиженно пробурчал юноша.

Ромка успел уже десять раз пожалеть, что напросился в этот поход. Все было так страшно и совершенно негероично. Перед внутренним взором нет-нет да возникали изуродованные, заляпанные кровью тела приятелей из авангарда, которых психованный выродок подорвал вместе с собой. А ведь еще на рассвете они преспокойно болтали, уплетая завтрак, приготовленный рабами… Потом истекающий кровью мальчишка-мутант, никак не хотевший умирать и мелко-мелко трясущийся с перерезанным от уха до уха горлом… Потом дым пожарищ и оглушающе ледяной ливень в жутком городе, что подавлял своей величиной, высотой и пустотой… И после всего этого напарник постоянно обзывается, считая себя чуть не равным богам священного Миуса.

«Разве я заслужил это?» — с негодованием подумал парень.

Ромка делал вид, что не догадывается, в чем причина пренебрежительного отношения сверстников: даже самому себе не хотелось говорить, что вид чужой крови был ему, мягко говоря, невыносим. Он и раба-то во время обряда совершеннолетия сумел зарезать только с третьего раза, за что стал объектом тупых шуточек товарищей по интернату. Но сознаться в такой слабости было совсем не в духе настоящих воинов, и поэтому, когда на Общем Собрании объявили о начале войны с мутантами, парень вымолил у старших разрешение пойти в поход.

Вот и напросился на свою голову. Теперь торчи на нелепой вышке с колоколами посреди города-призрака, рядом с жутким морем и пеняй на самого себя. Одно лишь радует: выродки, если и нападут, то не в его дежурство, ведь всем известно, что лучше всего атаковать противника под утро, а не в начале ночи. Так почему бы и не расслабиться, не поговорить по душам с тем же Пашкой. Но нет: этот уставщик непробиваем для подобных доводов.

Разочарованно вздохнув, Ромка осмотрел окрестности. Не заметив ничего такого, на что стоило бы обратить внимание, парень взглянул вверх. Звезд не было видно.