На другой день утром привел отряд к штабу. Поднялся в приемную Муралова - навстречу ему от окна, облитого солнцем, шагнула в сверкании ломкого света, как в нимбе, Лариса. Тревожно, сладко шевельнулось сердце, как увидел ее улыбающиеся губы, чуть прищуренные внимательные глаза.
- Я вас жду, - быстро заговорила она. - Вас пошлют на облаву. Я хочу идти с вами. В штабе не возражают. А вы?
- Зачем вам это?
- Должна же я посмотреть ваших моряков в деле? Я ехала в Москву, чтобы описать бои, но бои кончились. Я вам мешать не буду, может быть, и пригожусь.
- Облава - работа некрасивая. Жестокая…
- Она нужна революции?
- И описать ее не сможете. О таких вещах не пишут.
- Она нужна революции?
- Мало ли что нужно революции?
- Значит, не возражаете?
- Подождите…
Оказалось, моряки должны были произвести обыски в квартале между Чернышевским и Леонтьевским переулками, там, по сведениям штаба, находился центр белоофицерской организации. Муралов предложил Раскольникову взять с собой еще роту солдат, находившихся при штабе и уже участвовавших в подобных операциях. Квартал не маленький, придется оцепить его со всех сторон, лишние штыки не лишние.
Строем подошли к обреченному кварталу, быстро оцепили его. Составив несколько смешанных, из матросов и солдат, небольших отрядов, Раскольников направил их в разные концы обоих переулков, сам присоединился к от ряду, которым командовал Железняков. С ним была и Лариса.
Первый дом на пути железняковского отряда, церковный, принадлежавший соседнему храму, осмотрели быстро и безрезультатно. Второй, особняк шведского посольства, обошли, и вломились, с грохотом прикладов, в одноэтажный дом редакции и конторы кадетской газеты "Русские ведомости". Прошли по комнатам, бесцеремонно расталкивая безропотных сотрудников, перерыли шкафы, - напрасно, ничего подозрительного. Нашли лишь в каком-то чулане, запертую дверь которого пришлось взломать, винтовку старого образца. И выяснять не стали, кто хозяин винтовки, тратить на это время, двинулись дальше. Винтовку, однако, прихватили с собой.
Некогда было наблюдать за Ларисой, все же нет-нет оглядывался на нее. Она была сосредоточена, когда входили в помещение, замирала у порога, будто понятая, наблюдала за действиями производивших обыск с отрешенным выражением, изредка чиркала золотистым карандашиком в миниатюрном блокнотике. Что побудило ее пойти с отрядом? Журналистское любопытство? Или она проверяла себя? Меру своей преданности большевикам? Странно, она печатала статьи в большевистских газетах и в горьковской "Новой жизни", предававшей анафеме большевиков. Еще не сделала свой выбор, колебалась?..
Дальше был многоэтажный каменный дом, несколько подъездов, черные лестницы, выводившие во двор. Только вошли в подъезд, услышали выстрелы. Бросились во двор.
Стреляли солдат и матрос из оцепления, охранявшего сквозной проход в Леонтьевский переулок. В нескольких шагах от угла дома, где и был проход, лежал на земле человек в форменной шинели какого-то гражданского ведомства, в неловкой позе на боку, одна нога подогнута, другая, в задравшейся штанине, обнажившей белые, запачканные грязью, бязевые подштанники, отброшена назад. Фуражка валялась в отдалении, чуть дальше револьвер.
- Этот готов, еще один ушел, за ним побежали, - доложил матрос. Выскочили из той двери, - показал на дверь черной лестницы, там стоял солдат, заглядывал внутрь, - увидели нас - и драпать, этот стрельнул, и мы стрельнули.
Солдат, высокий и стройный, пошел к убитому, поднял с земли револьвер и сунул себе за пояс, поднял фуражку, стряхнул с нее грязь и аккуратно положил рядом с мертвым телом. Подошел к Раскольникову. Лицо его, чисто выбритое, иконно удлиненное, с тонкими чертами суздальца, было спокойно, задумчиво.
- Был третий, - заговорил солдат обстоятельно. - Сунулся из двери - и назад, побег вверх по лестнице.
- Заметил, куда он забежал?
- Вроде.
- Пошли. Покажешь. - Матросу: - Останешься здесь.- Другому матросу, из железняковского отряда: - И ты останешься. Остальные за мной.
Поднялись на третий этаж.
- Здесь, - показал солдат на солидную дубовую дверь с медной рукояткой звонка. На просторной лестничной площадке с кафельным полом была и другая такая же солидная дверь, напротив.
Железняков крутанул рукоятку звонка. За дверью будто ждали сигнала, тотчас открыли. Пожилая дама с высокой прической, окутываясь белой кружевной шалью, надменно заговорила:
- Мы гостей не ждем. Кто вы такие?
Отодвинув ее рукой, Железняков шагнул в полутемную прихожую, за ним солдат-суздалец и остальные. Раскольников, оставив двух матросов на лестничной площадке и приказав никого не выпускать из квартир, вошел последним.
В столовой за большим круглым столом сидели несколько напуганных пожилых мужчин и женщин. В стороне, у громадного буфета со стеклянными дверцами, стоял молодой человек с возбужденным лицом, с гривой густых и длинных темных волос, откинутых назад. Раскольников невольно уловил сходство с собой: и у него была такая же буйная шевелюра, доставлявшая ему немало хлопот. Но эта случайная мысль мелькнула и исчезла.