Отступник - драма Федора Раскольникова

И дождался. В середине июля пришла телеграмма от Литвинова. В ней Литвинов предлагал Раскольникову немедленно выехать в Москву для переговоров о новом назначении. Каком - об этом в телеграмме не говорилось, сказано было только, что о более ответственном. Предложение мотивировалось тем, что занимаемый Раскольниковым пост в Болгарии для него недостаточен. Эта грубая лесть коробила, на стораживала, стиль телеграммы был не литвиновский. И опять не было ответа на вопрос: как же ехать, когда не на кого оставить дела? Вместо того предписывалось немедленно сообщить дату отъезда.

Показал телеграмму Музе. Она не испугалась, прочитав телеграмму. Решила, что ехать - надо. Нельзя бесконечно откладывать. Что там могут подумать? К тому же он не должен заранее отказываться от предложения, которое ему намерены сделать. Как знать, что за предложение? Словом, нужно съездить в Москву. Вот только как он может выехать из Софии, когда до сих пор нет первого секретаря? Решили, что он ответит Литвинову телеграммой же и только одно спросит: кому сдать дела?

Он послал телеграмму с этим вопросом. В надежде, что все-таки прикажут дожидаться секретаря.

Так и получилось. От имени Литвинова из наркомата ответили, что он должен выехать, как только в Софию прибудет заместитель секретаря или его, Раскольникова, заместитель из другого полномочного представительства.

Еще на какое-то время отложилось дело…

В конце августа Муза родила сына, его назвали Федором. Родись девочка, назвали бы Музой, так решили, когда только появилась надежда на ребенка. В хлопотах, в новых радостных заботах отступили на задний план страхи о будущем, маленький крепенький Федя заслонил собою весь мир. И сам этот мир изменился с его появлением в нем. По крайней мере, осязаемый мирок полпредства точно стал другим, в нем вдруг воцарилось благодушие. Все улыбались, предлагали услуги, дарили маленькому Феде игрушки. Даже сексоты оттаяли, их каменные лики отмякли, при встрече они не уводили глаза в сторону, смотрели прямо и улыбались. Яковлев однажды предложил устроить праздник - октябрины. Это уже было слишком - ломать комедию нового искусственного и лицемерного обряда, но дорого было движение души в человеке.

Если бы в эти счастливые месяцы пришел вызов от Литвинова, каким бы он ни был категоричным, не тронулся бы с места Раскольников. Чем бы ни грозило ему ослушание. Но, к счастью, его не беспокоили. Не беспокоили до самого Нового года.

5

Новый, 1938 год они с Музой встречали в болгарском военном клубе, на вечере присутствовали члены царской фамилии, весь дипломатический корпус, болгарское правительство в полном составе, высшие военные чины, известные писатели и журналисты, крупные промышленники. Царь Борис, небольшого роста, подвижный, с сияющей улыбкой и грустными глазами, произнес речь. Оценив миновавший год, как один из самых трудных, пережитых Европой за период после мировой войны, выразил надежду, что новый год принесет, наконец, мир и успокоение в возбужденные умы западных европейцев (намек на испанские дела), и не только западных, уточнил он, обведя взглядом лица дипломатов и задержавшись на лице Раскольникова. Все подняли бокалы с шампанским, приветствуя наступление нового года, мысленно желая, чтобы слова Бориса оказались пророческими.

Несколько грустный тон речи Бориса не вязался с его торжествующей улыбкой, всем его бодрым обликом, общим настроением приподнятости, которое ощущалось в нем и в каждом из членов его семьи. Царица Иоанна, обычно сдержанная, застенчивая, светилась счастьем, с ее лица не сходила горделивая улыбка. Ее радость была всем понятна. Недавно она подарила Борису и Болгарии долгожданного наследника, царевича Симеона. "Вас бы рядом поставить", - шепнул, улыбаясь, Раскольников Музе, уловив невольное сходство в облике, в осанке, трогательном самодовольстве молодого материнства обеих женщин.

Муза, как и царица Иоанна, собрала свою долю сладкой дани, той бескорыстной сердечной почтительности, какой люди, знакомые и незнакомые, мужчины и женщины, награждают молодую мать. К Раскольниковым подходили дипломаты, чины правительства, промышленники, поздравляли с сыном, желали благополучия, с особенным сочувствием заглядывали в их глаза, желая перенести невзгоды, которые переживала их родина.

Подошел с поздравлением брат царя, князь Кирилл, с усталой грацией чуть прикоснулся к ручке Музы, взяв под руку Раскольникова, отвел его в сторону:

- Скажите, господин посланник, что происходит у вас в стране? Неужели правда военные готовили заговор? Насколько мне известно, аресты военных продолжаются по сию пору. Прошу вас, ответьте искренне, насколько для вас это возможно. Впрочем, разговор останется между нами. Мне, лично мне это важно знать. Вы верите в заговор военных?

- Нет, не верю.

- Я так и думал. Благодарю вас. Он невозможен в условиях вашего режима, не так ли? - подчеркнул Кирилл слово "режим".

- Именно так, - ответил Раскольников твердо, не стал юлить. Что есть, то есть. Увы.

- Благодарю. А что ваш проект сделки по линии военного министерства? Окончательно провалился?