Отступники (СИ)

Не поверил он и теперь, хотя и чувствовал, что это было не просто сновидение. Анна сама пришла, чтобы его предупредить… Предупредить или просто утешить? Дать ложную надежду на то, что, может, никогда не произойдёт? И вообще, откуда ей знать, что будет там, в следующей жизни…

Джон Резерфорд не верил в вещие сны. Джон Резерфорд не верил в перерождение.

Джон Резерфорд не верил уже ни во что.

Часть 2. Чёрная легенда. Глава 1. Гостья

Она чувствовала, как миллионы, миллиарды пылинок собираются, слипаются, приставая одна к другой и образуя вновь живое человеческое тело. И душа её горела от этого чувства. Это было хуже, чем ад, из которого её так внезапно вырвало заклинание. Это было хуже любой другой боли, и ей хотелось кричать, но она не могла, и немота тоже приносила сильные страдания. Пылинки, срастаясь друг с другом, жгли и пульсировали. Её раздирало изнутри — несмотря на то, что снаружи она собиралась сызнова. Это была невыносимая боль — и это была разумная плата за жизнь.

Но в какой-то миг она закончилась. Резко, внезапно, будто и не было её вовсе. И началась бесконечная пустота.

Сначала она не чувствовала ничего, даже собственных пальцев, да и видела и дышала тоже с трудом. О том, где и в каком виде она оказалась, думать было рано — на то, чтобы это понять, уйдут часы, а то и дни. Ей предстояло заново обрести зрение, слух, научиться говорить и ходить… Вспомнить своё имя — или придумать новое. Она не знала, сколько времени на это уйдёт, и никуда не торопилась. Сколько дней, месяцев или лет она была мертва, ей тоже не было известно. Это, впрочем, и неважно. Счёт времени она потеряла давно, ещё задолго до смерти.

Она нескоро почувствовала себя по-настоящему живой.

И встать ей удалось тоже нескоро. Ноги держали плохо, и она инстинктивно вытянула руку, чтобы обо что-то опереться, но не нашла опоры. Попыталась сделать шаг и снова чуть не упала, лишь каким-то чудом удержавшись на ногах.

Мир вокруг неё был таким же, каким она его запомнила, — ослепительно светлым. И свет с радужными переливами пока был единственным, что она видела. Из-за этого вернулась боль, слабая, едва ощутимая, и это, как ни странно, заставило её улыбнуться. То, что она снова начала чувствовать боль, делало её действительно живой, а не просто существующей.

Привыкнув к той лёгкой боли, она пошла вперёд. Постепенно погружалась в эту светлую купель, и лучи грели её, медленно заживляя те раны и шрамы, что оставались после соединения частиц, пылинок, пепелинок, в которые она превратилась. Свет приносил удовольствие, однако она вдруг вспомнила, что эта стихия ей чужеродна. Что её всегда, с самого рождения, влекло к тьме. Что тьма была её покровительницей, наставницей и источником сил. И потому, когда свет в её глазах начал гаснуть, она лишь улыбнулась и не стала задерживаться, оставляя позади то светлое место, что стало для неё новым материнским лоном и ознаменовало её новую жизнь.

***

Тучи затянули небо над Резерфордом — стоило запрокинуть голову, и начинало казаться, что в небесах образовалась чёрная воронка, где иногда мелькали молнии и куда тебя легко могло засосать по воле высших сил.

Джон весь день не покидал замка — не потому, что боялся оказаться в этой воронке. Просто не хотелось попасть под мелкий накрапывающий дождь, грозящий перерасти в ливень, да и дел накопилось по горло. Так что ему было не до прогулок.

К тому же из головы не выходил вчерашний сон — за год ему вообще ничего не снилось, а тут… Осязаемая, плотная темнота, сестра в кровавом платье и смутное пророчество… Никак не удавалось выкинуть это всё из головы. Но и думать об этом тоже было, мягко говоря, неприятно: слова Анны вселяли в душу слабую надежду на то, что никогда не произойдёт. По крайней мере, в этой жизни.

А эта жизнь для Джона не была наполнена чем-либо, кроме будничной суеты, кроме однообразных дел и до боли надоевших мыслей, прогнать которые у него не было сил. Он пытался не вспоминать то, что произошло с ним год назад, но волна этих воспоминаний была слишком сильной, она захлёстывала его с головой и мешала удержаться на ногах — иногда даже в прямом смысле. Джон знал, что здоровье его подкосилось из-за нервного истощения и алкоголя, поэтому старался больше не пить вообще, а вот с истощением он ничего сделать не мог. Ему казалось, что он не способен больше чувствовать ничего, кроме всепоглощающей тоски. Редкая вещь могла вызвать у него улыбку, а уж смех… Джон помнил, что раньше имел привычку смеяться в лицо опасности, но теперь всё было иначе.

Теперь, если бы в его глаза заглянула старая ведьма с косой, он бы, скорее всего, смог выдавить из себя лишь усталую ухмылку.