Отсутствие причин

Бэт голоса не повышал, однако спорить с ним желание пропадало. К тому же, если посмотреть с другой точки зрения… Вот, например, переработает она, увлечется, зазевается — и сломает руку. Для нее это будет просто сломанной рукой, а для Бэта и его команды — финансовой катастрофой. Они же все только на нее и рассчитывают, вон сколько сил и средств вбухали, один супер-тренажер «хорст» чего стоит. И если сейчас она вдруг повредит себе что-нибудь серьезное — это будет с ее стороны просто черной неблагодарностью.

Пожалуй, что даже подлостью это будет…

Она вытерла предложенным полотенцем лицо, покосилась виновато. Вздохнула.

— Извини…

Он, похоже, разозлился.

Это не было чем-то необычным — настроение у него менялось стремительно и непредсказуемо. Во всяком случае, она уже давно перестала даже пытаться понять, что именно может его развеселить, а что огорчает — все равно не угадаешь. Хотя некоторые закономерности прослеживались — он, например, всегда злился после окончания боев, и она никогда не могла понять причины. Потому что злился он вне зависимости от результатов самих боев. И даже от результатов тотализатора.

Нет, он при этом не ругался, не рычал на нее или других, не топал ногами. Наоборот. Он становился очень-очень вежливым, говорил медленно и тихо, почти ласково, и беседу при этом мог поддерживать вполне осмысленную, так что первое время она даже не понимала, что это он так злится. Пока случайно не заглянула во время одной из таких бесед в его глаза. И не замолчала на полуслове, задохнувшись…

— Пошли, погреемся. Заминку сегодня я тебе сам сделаю, так будет надежнее.

Она ничего не ответила, боясь неверным словом разозлить его еще больше. Осторожно кивнула.

Это не страшно. Массаж на него всегда действовал успокаивающе, еще одна странная закономерность, пока что не имевшая исключений. Он никому не доверял этого дела, собственноручно расстилая Стась на теплом камне и выжимая крепкими пальцами из ее тела воспоминания о ринге до самой последней капли. Конспирация. Может, он потому и с командой ей не давал сдружиться — мало ли что они могут заметить и кому рассказать?

Немного позже, проваливаясь в горячую, пахнущую распаренным деревом темноту, Стась уже могла рискнуть привычной шуткой провериь его настроение и бормотала:

— Ты — чудовище…

А он смеялся. Нормально вполне смеялся. Почти довольно.

И глаза у него были нормальные.

Значит, все снова в порядке и можно расслабиться…

* * *

— Не стой на ветру, простынешь.

В любой другой день Стась обязательно начала бы возражать. Просто для поддержания разговора. Да и потом — какой же это ветер?

Но не сегодня.