Отсутствующая структура. Введение в семиологию

тате чего всякое наше желание, прошедшее через цепь метонимичес­ких переносов, оказывается желанием Другого 130. Это объясняет, по­чему сцепление означающих, живущее по своим собственным прави­лам и подчиняющееся своим собственным закономерностям, вполне отчетливым и поддающимся строгому описанию, принимается в рас­чет независимо от стоящих за ним значений, к которым отсылает наша неутолимая — ибо мы всегда теряемся в зеркальном лабиринте смы­слов — жажда истины, утоляемая только в процессе выявления самой структуры детерминации и в этом сладострастном распутывании па­утины символов, из которой нам никогда не выбраться.

III.3.

Здесь не место выяснять, чем могут быть полезны эти выклад­ки для терапевтической практики психоаналитика или в какой мере обоснованы претензии лаканизма быть верным и последовательным истолкованием фрейдизма 131 но коль скоро психоаналитический дис­курс Лакана нацелен на выявление общей структуры детерминации, мы обязаны сказать, чем грозят обернуться его выводы для всякого исследования коммуникативных процессов от антропологии до лин­гвистики, от первобытного топора до уличной рекламы. И вот чем: всякое научное исследование, если оно проведено достаточно строго, должно независимо от разнообразия исследуемого материала выда­вать один и тот же результат, сводя всякий дискурс к речи Другого. Но поскольку механизм такого сведения был предложен с самого начала, исследователю не остается ничего иного, как доказывать эту гипотезу par excellance. В итоге, всякое исследование будет считаться истинным и плодотворным в той мере, в какой оно нам сообщит то, что мы уже знали Самое поразительное открытие, которое мы совер­шим, структуралистски прочитав "Царя Эдипа", будет заключаться в том, что у царя Эдипа эдипов комплекс; ну а если при прочтении обнаружится еще что-то, то это что-то окажется чем-то лишним, при­веском, непрожеванной мякотью плода, не дающей добраться до кос­точки "первичной детерминации". И подобный упрек может быть адресован большей части литературной критики психоаналитическо­го толка (см. замечания Сержа Дубровского по поводу психокритики Морона 132). И хотя суждение весьма не оригинально, это надо было сказать, чтобы не упустить самого существенного.

130 Ibidem, pag. 505—515 См. также pag. 622, 799 и 852

131 См. J. Laplanche e J-В. Pontalis, Vocabulaire de psychanalyse, Paris, 1967

132 Critica e oggettività, Padova, 1967, pagg. 129—147

335

IV. Лакан: последствия для "новой критики"

IV.1.

И все же спрашивается, почему этой методологией размашис­того списывания в отходы всего того, что не вмещается в теорию, могла увлечься значительная часть французской "новой критики", на страницах которой так часто возникает призрак Лакана133.

Конечной целью структуралистской критики лакановского на­правления должно было стать выявление во всяком произведении (мы говорим здесь о литературной критике, но то же самое можем сказать о любой семиотике повествования и прочих этнологических и лин­гвистических штудиях) замкнутой комбинаторики сцепления означа­ющих (замкнутой в смысле определенности собственных стохастичес­ких закономерностей, но вполне разомкнутой для самых разных ре­шений), комбинаторики, которая изнутри ориентирует всякую речь человека, не очень даже и человека, поскольку он — это Другой. Но если критиком действительно движет тщетная надежда пролить свет на ту комбинаторную механику, которая ему и так известна, то сде­лать это можно, только описав комбинаторику в категориях некоего метаязыка, который сам ее выявляет и обосновывает. Но как быть, если для дискурса Другого метаязыка не сыскать, и о каком еще коде можно говорить, если это уже не код Другого 134, если Место Слова не может быть выговорено, потому что максимум того, что мы можем по этому поводу сказать, так это то, что слово говорит в нас; так что Лакан, чтобы указать на него, вынужден прибегать к языку не опре­делений, но внушений, к языку, который не столько открыто говорит о Другом, сколько на него намекает, взывает к нему, приоткрывает и тут же дает спрятаться, точно так, как симптом болезни, который указывая, скрывает, сбрасывает покров и маскирует?

Ответ — если не теоретический, то фактический — таков: не имея на чем закрепить цепь означающих, лакановская критика выхватыва­ет преходящие и эфемерные значения, смещается от метонимии к метонимии, от метафоры к метафоре в ходе переклички смыслов, которую осуществляет играющий солнечными зайчиками отражений язык, универсальный и транссубъективный во всяком произведении, в котором он себя выговаривает, язык, на котором не мы говорим, но который разговаривает нами. И тогда произведение искусства (а вмес­те с ним, как было сказано, и феномены, изучаемые этнологией, отно­шения родства, какие-то предметы, система конвенций, любой симво­лический факт), хотя и имеющее в основе какую-то определенную

133 См. также Les chemins actuels de la critique, под ред. Ж Пуле, Paris, 1967.

134 Lacan, pagg. 807—813.

336