Отсутствующая структура. Введение в семиологию

Неоднократно повторялось, что семиология побуждает нас не столько использовать текст, чтобы с его помощью понять контекст, сколько рассматривать контекст как структурный элемент текста, и связь, установленная нами между миром сигналов и миром идеологий – семиологически опознаваемых только при переводе в коды, – показалась нам наиболее адекватной для характеристики взаимоотношений этих двух уровней опыта. При этом следует помнить, что то, что обычно называют контекстом (реальным, внешним, а не формальным), включает в себя идеологии, о которых уже говорилось, и обстоятельства коммуникации. Идеологии претворяются в знаки и тем самым сообщаются, а если не сообщаются, значит, их нет. Но не все обстоятельства претворяются в знаки. Существует некая граница, за которой обстоятельства выпадают из круговорота кодов и сообщений и ждут своего часа, подстерегая нас. И это случается там и тогда, когда сообщение со всеми коннотациями, позволяющими восстановить его связь с исходными идеологиями и обстоятельствами, попадает не по назначению. И пока это «попадание не по назначению» не сделается нормой, и пока в число обстоятельств не войдут на правах узаконенных конвенций узнаваемые и сводимые воедино коды восприятия, обстоятельства будут нарушать жизнь знаков, выпадая в нерастворимый осадок.

В связи с этим в нашей книге обстоятельства все более представали как комплекс биологических фактов, как экономический контекст и всякого рода внешние влияния, которые неизменно обрамляют всякую коммуникацию. Мы бы даже могли сказать, что здесь дает о себе знать сама «реальность» (если позволить себе это двусмысленное выражение), которая направляет и моделирует не независимый ход процессов означивания. Когда Алиса спрашивает: «Вопрос в том, можешь ли ты сделать так, чтобы слова значили не то, что они значат?», Хампти-Дампти отвечает: «Вопрос в том, кто будет хозяином».

А коли так, то встает вопрос: способен ли процесс коммуникации повлиять на обстоятельства, в которых он осуществляется?

Опыт коммуникации, являющийся и опытом культуры, позволяет ответить на этот вопрос положительно в той мере, в какой обстоятельства, понимаемые как «реальная» основа коммуникации, все время трансформируются в знаки и посредством знаков же выявляются, оцениваются, оспариваются, между тем как коммуникация со своей стороны как практика общения предопределяет поступки, в свою очередь изменяющие обстоятельства.

IV. Но имеется еще одна сторона дела, с семиологической точки зрения более интересная, когда обстоятельства могут стать тем, на что преднамеренно направлена коммуникация. Если обстоятельства способствуют выявлению кодов, с помощью которых осуществляется декодификация сообщений, то урок, преподанный семиологией, может заключаться в следующем: прежде чем изменять сообщения или устанавливать контроль над их источниками, следует изменить характер коммуникативного процесса, воздействуя на обстоятельства, в которых получается сообщение.

И это и есть «революционная» сторона семиологического сознания, тем более важная, что в эпоху, когда массовые коммуникации часто оказываются инструментом власти, осуществляющей социальный контроль посредством планирования сообщений, там, где невозможно поменять способы отправления или форму сообщений, всегда остается возможность изменить – этаким партизанским способом – обстоятельства, в которых адресаты избирают собственные коды прочтения.

Знаки живут жизнью нестабильной, денотации и коннотации разъедаются коррозией под влиянием обстоятельств, лишающих знаки их первоначальной силы. Возьмем такой будоражащий общественное сознание пример, как рунический знак, ставший символом движения за ядерное разоружение, столь вызывающий в петлицах первых противников гонки вооружений, но затем мало-помалу подвергавшийся новым коннотативным кодификациям в связи с тем, что он появился в мелких лавках, вплоть до превращения в шуточную вывеску сети супермаркетов вкупе с потребительским лозунгом: «будем покупать, а не воевать». И все же достаточно было при определенных обстоятельствах этому знаку вновь появиться на плакатах тех, кто выступал против призыва в армию для отправки на войну, как, по крайней мере в этих— и других аналогичных – обстоятельствах, знак перестал быть нейтральным, выхолощенным, вернув себе все внушающие опасения, устрашающие коннотации.