Именно поэтому, когда риторика, например в своей теории тропов, кодифицирует неординарные формы речи, она занимается не частными тропами, но общими условиями
их конструирования. Риторика никогда не скажет, что метонимия – это когда вместо слова «король» говорят «корона», она укажет на то, что метонимия определяет один предмет через другой, находящийся с ним в отношениях смежности. Предложенная форма может быть использована самым неожиданным и индивидуальным образом. Когда мы знакомимся с примерами риторических фигур и общих мест, почерпнутыми Перельманом из истории литературы, из философии, богословия и каких-то конкретных проповедей, мы убеждаемся, что у великих авторов риторические приемы, отвечая традиционным требованиям техники порождения, выглядят неожиданно свежими, причем до такой степени, что они становятся почти неузнаваемыми в речи, кажущейся живой, свободной и необычной.С другой стороны, риторика не описывает из ряда вон выходящие случаи риторических фигур, не может предположить набор психологических или каких-либо других ожиданий, она описывает только те приемы, пусть весьма неожиданные, которые набор слушательских ожиданий все-таки может вместить.
В отличие от поэтического дискурса, который, базируясь на минимальных дозах избыточности (в минимальной степени принимая во внимание ожидания адресата), побуждает потребителя к усилию истолкования, к переоценке кодов, – и это одна из существеннейших характеристик современного искусства, – риторика, отвергая крайности, закрепляет взвешенный тип речи, управляемую неожиданность. Причем все это делается не для того, чтобы сокрушать все привычное и известное, но для того, чтобы спровоцировать частичный пересмотр уже известного и тем самым убедить в своей правоте.
II. 3. Здесь уместно поговорить о так называемой обогатительной риторике,
которая убеждает, максимально перерабатывая уже известное; такова риторика, которая действительно исходит из устоявшихся предпосылок, но оспаривает их, критикует, разбирает, опираясь при этом на другие предпосылки (как тот, кто, критикуя общие места количества, ссылается на общие места качества: «этого не следует делать, потому что это делают все, и тогда вы будете конформистом, но следует делать то, что отличает вас от всех прочих, ведь, только рискуя, возлагая на себя ответственность, человек осуществляется»).Но есть и другая риторика, назовем ее утешительной,
она близка той риторике, о которой говорилось в пункте з как о совокупности отработанных и усвоенных обществом приемов и которая симулирует информативность и новизну, потрафляя надеждам адресата, подтверждая его ожидания и убеждая его согласиться с тем, с чем он уже и так сознательно или бессознательно согласен.Так очерчивается двоякая функция и двоякое понимание риторики:
1) риторика как техника порождения, эвристическая
риторика, провоцирующая дискуссию ради того, чтобы в чем-либо убедить;2) риторика как хранилище омертвелых и избыточных форм, утешительная
риторика, стремящаяся укрепить адресата в его убеждениях, прикидывающаяся спором, а на деле исчерпывающаяся апелляцией к чувствам.Последняя создает лишь видимость
движения, с виду она побуждает к неординарным поступкам, как, например, приобрести какую-то вещь, согласиться с каким-то суждением политики, но при этом она исходит из таких предпосылок, аргументов и использует такой стиль, который относится к тому, что уже принято, апробировано и устоялось, и, стало быть, призывает сделать, создавая иллюзию новизны, то, что мы, в сущности, уже много раз делали.Что же касается первой, то она действительно созидает
движение, исходя из устоявшихся предпосылок и аргументов, она их подвергает критике, пересмотру, использует стилистические приемы, которые в целом, не нарушая наших обычных ожиданий, все же их обогащают.III. Риторика как хранилище устоявшихся формул
III. 1. Риторика в том смысле, в котором используется это слово в пункте 3 (хранилище устоявшихся форм), представляет собой обширный арсенал «формул»,
отлаженных решений. А также она включает в круг риторических приемов коды, прежде обычно в него не входившие, такие как:
1) стилистические приемы,
уже прошедшие проверку и именно поэтому в совокупности означающие в глазах широкой публики «художественность». На таких синтагмах, наделенных устоявшимся стилистическим значением, основано искусство китча, которое, не вырабатывая новых форм, услаждает публику уже апробированными престижными решениями[104];