Оттенки серого

– Красный шестьдесят восемь, синий восемьдесят, – бросил он, и я послушно записал ранг на предплечье мужчины, в то время как отец набирал цветовую поправку на коррекционных очках.

Я не собирался идти по его стопам, но кое-что понимал в этом деле. Цветовые средства общего назначения, используемые в хроматикологии, действовали безотносительно цветового восприятия человека. Более тонкие оттенки для воздействия на головной мозг требовали стандартного зрения, и вот тут требовалась цветовая поправка.

– Он пурпурный? – обеспокоенно спросил один из продавцов.

Пурпурные заботились о своих гражданах. И если бы кто-нибудь допустил оплошность в своем старании поддержать продолжительность жизни этого мужчины, последовало бы суровое наказание.

– Семьдесят два процента, – заметил я, произведя в уме довольно сложные вычисления, и добавил, хотя это и так было понятно: – Почти наверняка префект.

Мы перевернули пострадавшего на бок. Как только продавцы и покупатели увидели у него на лацкане пурпурный кружок, в помещении стало тихо. Только фиолетовый, если бы с ним случилась цветовая неприятность здесь, в магазине, мог доставить больше головной боли. Но теперь и отец находился под давлением: если из-за него этот тип посереет, на счет отца запишут отрицательный отзыв и придется давать серьезные объяснения. Неудивительно, что цветоподборщики старались пропускать мимо ушей крики о помощи.

– Мы собирались посмотреть на кролика, – пробормотал он, надевая очки на пациента. – Дай мне 35–89–96.

Я порылся среди небольших стеклянных кружочков в его портативном чемоданчике, выбрал линзу и протянул отцу, повторив «35–89–96» тоном знатока.

– Шестьдесят восемь пунктов, две фут-свечи, левый глаз, – сказал он, устанавливая линзу в очки, потом набрал необходимое световое значение на импульсной лампе.

Послышалось тихое гудение – аппарат заряжался. Я указал время, код, дозировку и глаз на лбу у мужчины, чтобы другие специалисты поняли, в чем заключалось лечение. Когда маячок зарядился, отец распорядился: «Закрыть глаза!» – и все присутствующие крепко зажмурились. Раздался пронзительный визг, и маячок послал вспышку через корректировочную линзу на сетчатку пациента и далее – в зрительную кору мозга. Меня охватило странное чувство, что к этому невозможно привыкнуть. Я впервые проходил лечение вспышкой в шесть лет, по случаю потери зрения (лихорадка Эбола с корью и гриппом штамма H6N14), и в течение краткого, восхитительного мгновения мог видеть музыку и слышать цвета – по крайней мере, ощущение было именно такое. Потом весь день я исходил слюной (обычный симптом), и неделю меня преследовал запах хлеба (необычный симптом).

Пурпурный напрягся – свет полился в зрительную кору мозга. Светло-оранжевая линза должна была привести его в сознание. Как именно это делалось, никто не знал. Хроматикология приносила громадную пользу Коллективу, но теоретические основы ее оставались почти неразработанными. Правда, для отца это было неважно. Он не смешивал цвета и не занимался поиском новых, а лишь диагностировал проблему и выбирал нужный оттенок. Когда он хотел поскромничать, то называл это «лечение числами».

Пациент смеялся, не приходя в сознание: такое случалось редко, но все же случалось. Однако ему становилось все хуже.

– Мигающий желтый, – сказал я, глядя в монитор.

– Мы теряем его, – выдохнул отец, протягивая обратно линзу 35–89–96. – Дай мне 116–37–97.

Я нашел светло-зеленый диск и вручил ему. Отец вставил ее – на этот раз в другую половину очков – и снова крикнул: «Закрыть глаза!» Последовала вспышка, левая нога мужчины резко дернулась, а диоды замигали красным и желтым. Отец тут же велел подать ему 342–94–98, чтобы добиться ровного красно-охристого свечения и уничтожить эффект от 35–89–96. Это немедленно возымело действие, но совсем не то, которого мы хотели. Пурпурный дернулся, все признаки жизни исчезли, монитор на ухе загорелся ровным красным светом.

– Он умер, – сказал я.

Все, кто смотрел на нас, глубоко вдохнули.

– Только от 342–94–98? – недоверчиво протянул отец. – Не может быть!

Он проверил линзу, которую я дал ему: никакой ошибки. Отец вытер лоб, вынул из чемоданчика песочные часы на девяносто секунд и поставил их на пол. После остановки сердца кровь отливала от сетчатки в течение девяноста минут. После смерти глаза в пациента уже нельзя было влить никакого цвета: бесповоротный конец. Плохо, очень плохо: не только потому, что мы имели дело с пурпурным, но и потому, что срок его жизни оказался ниже ожидаемого. А это означало разбазаривание общественных средств.

Отец попробовал дать еще несколько вспышек с разными стеклами – без толку – и принялся думать вслух. Песок в часах медленно тек.

– Все безрезультатно, – выдохнул он, обращаясь ко мне. – Здесь нет очень нужных вещей.