– Из-за ее сына? – спросила Хелен и, не дожидаясь ответа, повела нас в столовую. – Но вы ведь столько раз бывали в моей студии и все видели, за исключением самой последней работы. Я покажу вам ее после обеда, если хотите.
В столовой красовался большой прямоугольный стол, привезенный, по словам хозяйки, из Англии. Его покрывала кружевная скатерть очень тонкой работы. Я вспомнила, как миссис Брендел говорила, что хотела бы привезти такую скатерть домой. Теперь у нее этой возможности не было. Я вспомнила, как она лежала в ванне в «Таоро» с красными пятнами на шее, а на полу валялись жемчужины, и физически ощутила, как во мне вскипает гнев и кровь приливает к лицу.
– У нас сегодня совершенно неформальный обед, так что рассаживайтесь, пожалуйста, как угодно, – предложила Хелен. – Надеюсь, цветы вам нравятся, – добавила она, указав на стоявшие на столе вазы, заполненные красными розами. – Эти розы дал мне садовник «Таоро». – Обратившись ко мне, она спросила, получила ли я в этот день открытку-валентинку. Узнав, что не получила, она состроила жалостливую гримасу и, бросив взгляд на Дэвисона, произнесла: – Ну, не расстраивайтесь.
Все заняли места за столом. Доктор Тренкель подкатил к столу кресло Эдмунда Фоссе; Вайолет села слева от него, а я справа. Дэвисон устроился напротив меня между профессором Уилбором и Рупертом Мэйби, доктор Тренкель – напротив Джерарда Гренвилла, а Хелен Харт и Гай Тревельян сели у противоположных торцов стола.
– Мы до сих пор не имели возможности толком поговорить друг с другом, миссис Кристи, – сказал Эдмунд Фоссе, пока я разворачивала салфетку и расстилала ее на коленях.
– Да, у меня все время какие-нибудь дела, – ответила я. – Отправившись сюда, я боялась, что не найду на острове ничего интересного, но оказалось совсем наоборот.
– Да, действительно, – согласился он. – А как продвигается ваша писательская работа?
– Ох, боюсь, медленно. Надо будет заняться ею всерьез после того, как…
– После чего?
– Ну, когда я найду время.
– Да, время… – произнес Эдмунд грустно. – То, чего у меня больше нет.
Лицо Вайолет исказилось от боли, она накрыла ладонью его руку.
Я в этот миг подумала: уж не догадывается ли он, что его ждет? Он, конечно, мог иметь в виду свое физическое состояние, но вдруг…
– «Всему свое время, и время всякой вещи под небом», – процитировала я Екклесиаст.
– «Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное», – подхватил Эдмунд.
«Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить… время молчать, и время говорить», – продолжила я мысленно.
Время рассказать всем правду приближалось.
– Вы верите в Бога? – спросил Эдмунд.
– Я думаю, вера может служить утешением человеку в трудную минуту, – ответила я. – А вы верите, мистер Фоссе?
– Да, я тоже нахожу в ней большое утешение, – ответил он. – Но моральную поддержку можно найти не только в религии, правда ведь? – Он взглянул на Вайолет, смотревшую на него со всепоглощающей преданностью. – Вы, конечно, знаете о наших проблемах. Жаль, что мы с Вайолет не встретились несколько лет назад, – тогда, может быть, мы успели бы насладиться обществом друг друга, прежде чем проклятая болезнь начала разрушительную работу.
Служанка разносила легкое консоме.
– А где вы жили до того, как переехали на Тенерифе? – спросила я.
– В Лондоне. Но врачи посоветовали мне найти более подходящий для моего состояния климат. Я нашел его здесь.
– Но это не помогло?
– Сначала помогало, и я уж думал, что доктор Тренкель вылечит меня, но затем стало хуже, и на этот раз все было гораздо серьезнее.
– Жаль это слышать, – отозвалась я.
– Но мы не теряем надежды, – вступила в разговор Вайолет с чрезмерным, как мне показалось, оптимизмом. – Есть и другие доктора, кроме Тренкеля. Я думаю, стоит съездить в Швейцарию или Америку. Я слышала, там иногда добиваются успеха.
– Может, и съездим, дорогая, – сказал Эдмунд, снова пожав ее руку, – может, и съездим.
Я заметила, что Гренвилл бросает с дальнего конца стола неодобрительные взгляды на дочь, и подумала, не ощущает ли оккультист шестым чувством то, что мне известно.
– Вы не едите, миссис Кристи? – обратилась ко мне Хелен.
Я действительно не притронулась к супу – но не из-за боязни отравления, а потому, что мысль о предстоящем начисто лишала аппетита.
– Прошу прощения, мне немного не по себе, – ответила я. – Никак не могу войти в норму после того, как обнаружила труп бедной миссис Брендел.
– Да, можно понять, какой ужас вы пережили, – сказал Эдмунд Фоссе.
– Надеюсь, это не рецидив болезни, которая одолела вас в Маль-Пэ? – спросил Гренвилл с оттенком скрытого злорадства в голосе. – У англичан такой чувствительный организм.
В это мгновение я сделала условный знак Дэвисону. Согласно нашему договору, когда я притронусь правой рукой к мочке левого уха, мы приступим к осуществлению плана. Он должен был совершить что-то такое, что привлекло бы всеобщее внимание. И Дэвисон превзошел самого себя, резко поднявшись и опрокинув тарелку с горячим консоме на колени Руперту Мэйби.
– О черт! – вскричал Мэйби.