Оттепель

Весел был и обычно унылый Брайнин. Он боялся, что Соколовский на него обижен. Не раз упрекал себя: почему я поддался Сафонову?.. А вот Евгений Владимирович сел рядом, дружески со мной разговаривает, как будто ничего не было... У нас с ним есть что вспомнить - столько лет вместе проработали, пережили и хорошее и плохое! Когда выпустили первую автоматическую линию, в приказе были упомянуты Егоров, Соколовский и я. Мы тогда это отметили, провели вечер у Егорова. Жалко, что Егорова сегодня нет. Что-то он стал часто хворать. А когда Журавлев хотел потопить Соколовского, он ведь и на меня ополчился. На партбюро я выступил глупо... Если проект Соколовского примут, я только обрадуюсь. С ним приятно работать. В прошлом году он мне сильно помог с системой сигнализации. Вот просто посидеть, поговорить - это с ним нелегко: любит погладить против шерстки. А сегодня он добрый...

Брайнин и его жена, Мария Марковна, толстая женщина с выпуклыми, вечно перепуганными глазами, радовались еще потому, что Яша доволен. Узнав, что сына направляют в Караганду, Наум Борисович расстроился, Мария Марковна плакала. Только Яша не унывал: "А что тут плохого?" Брайнин сердился: мальчишка, он ничего не понимает! Глушь, даже города близко нет, и климат ужасный. А он радуется... И вот недавно от Яши пришло письмо, которое Мария Марковна всем показывала. Яша писал, что работа сказалась еще интереснее, чем он ожидал, общежитие приличное, товарищи ему понравились. Когда Брайнины ехали к Надежде Егоровне, Наум Борисович сказал жене: "Хорошо, что у Яши такой характер, - мог бы вырасти маменькиным сынком, ведь мы достаточно его баловали. А он нетребовательный, увлекается работой, быстро сходится с людьми Нет, Яша не пропадет..."

Лена была в хорошем настроении. Утром принесли письмо и посылку от Журавлева. Он сообщал Лене, что в его жизни произошли некоторые перемены: он женился. Конечно, по-прежнему он мечтает, как бы поскорее увидать Шурочку, но на заводе не все благополучно и взять отпуск раньше сентября ему не удастся. В посылке оказалась коробка конфет и вязаное платьице на трехлетнюю девочку. Лена дала шоколад Шурочке: "Это от твоего папы". Шурочка побежала к Дмитрию Сергеевичу: "Папа, я тебя сейчас чем-то угощу. Только не бери в серебряной бумажке - ее нужно скушать последней, а то будет некрасиво..." Лена облегченно вздохнула. До сентября еще далеко! Хорошо, что он женился. У него теперь своя семья. Мне как-то спокойней...

Еще радовалась Лена потому, что Дмитрий Сергеевич громко разговаривал, смеялся. Вот я с ним год, а редко его видела таким разговорчивым, беззаботным...

Два часа назад, пока Лена переодевалась, Коротеев почему-то вспомнил свой разговор с Трифоновым. Уверял, что я окажусь в нелепом положении, а в нелепом положении сказался он. Я уж не говорю о выговоре, но ведь он называл проект Соколовского "очковтирательством". А предложение дельное. Я сказал Голованову, что мы должны думать не только о сдаче заказа, но об интересах заказчиков. Демин, к счастью, вмешался. Заказчики, разумеется, ухватились. Трифонов всегда в хвосте. У него вся жизнь в четырех глаголах: подсказать, поправить, одернуть, проработать... Впрочем, дело не в этом. Год назад я сидел и думал о Журавлеве. Теперь все валю на Трифонова. Важно другое: как ведет себя товарищ Коротеев? Лена это поняла до меня. Может быть, потому, что женщины чувствительней? Не знаю. Лене легче, она многого не пережила... Лицо Коротеева помрачнело. Но в эту минуту вошла Лена. Ей очень шло новое летнее платье, зеленовато-голубое. Он обнял ее. Она засмеялась: "Не помни! Нам идти пора..." И снова Лена увидала на лице Дмитрия Сергеевича ту светлую, едва приметную улыбку, которая не покидала его все последнее время.

Вырубин не вспоминал прошлого: прошлое в нем жило, и тяготило его, и придавало устойчивость, силу. Он объяснял Соколовскому, что стимуляторы роста могут успешно применяться для предотвращения предуборочного спада плодов. И то, что он может отдаваться любимому делу, что он сидит с друзьями в уютной комнате, что наперекор всему он жив, его молодило. Надежда Егоровна подумала: никогда не сказала бы, что он на пять лет старше меня...

Она спросила Лену:

- Как у вас экзамены прошли? Вы ведь волновались за одного мальчика.

Лена рассмеялась.

- У Васи все пятерки, четверка только по английскому, да и то несправедливо... Разве вы не видите, Надежда Егоровна, какая я веселая? Я ведь действительно за него ужасно волновалась. Молодец, не подвел...

Соня порой теряла нить разговора, отвечала невпопад. Она слышала, что Брайнин говорит с Коротеевым о заводе, а потом задумалась. Брайнин ее спросил:

- Ну как, по-твоему, где приятнее - в Пензе или дома?

Она ответила:

- У нас совершенно другой профиль...

Все рассмеялись. Наум Борисович игриво сказал:

- Ты не можешь ни о чем другом думать. Кажется, ты оставила в Пензе сердце?

Соня покраснела. Веду себя неприлично. А Наум Борисович удивился: попал в точку...

Соня сидела рядом с Верой Григорьевной, они разговаривали вполголоса.