Оттепель

Вернулся он поздно, с отвращением взглянул на мольберт и палитру, так в Москве после сильной выпивки глядел он на пустые бутылки, остатки еды, окурки. Он сразу лег. А утром, поглядев на холст, вышел из себя. Нечего сказать, постарался! Дерево-то! Держу пари, что редактор прослезится, - зелененькое, постриженное, самое что ни на есть оптимистическое. Изящные перистые облака. Даже скамеечку зачем-то приделал. Ага, это для отдыхающих - новатор производства Савченко любуется природой. Ведь не сядет он на гнилой пень. Можно, кстати, изобразить на скамейке Савченко и послать на выставку. Где же та серая ветла? Где осень?.. Удивляться, собственно говоря, нечему - набил руку на халтуре и вдруг захотелось этакого настоящего искусства. Глупо. Даже неприлично. Гулящая девица с припухшей физиономией исполняет арию Татьяны: "Но я другому отдана и буду век ему верна". Голос только неподходящий - всю ночь дула водку с пивом. Весной, когда я вытащил в парк Танечку, я,ей сказал, что у меня ничего нет за душой. В общем это факт. Интересно, что с Танечкой? Говорили, будто она вышла замуж или собирается. Наверно, в нее влюбился какой-нибудь мальчишка вроде Савченко... Что же, она не Офелия, да и Гамлеты у нас, насколько я знаю, не водятся.

Он усмехнулся и вдруг забыл про живопись, про все свои терзания: зябко кутаясь в серый вязаный платок, Танечка печально на него глядела, и такую нежность он почувствовал, что сам удивился. Вспомнил давние вечера, потом оттепель и первый подснежник в парке. Тогда мне казалось, что все будет по-другому. Наверно, оттого, что рядом была Танечка. Нечего ломаться - я за нее хватался, как за соломинку. Не потому, что она могла меня спасти,- она сама не знала, как жить. Но с ней я что-то чувствовал. Потом окаменел, это факт. Хорошо, что она кого-то полюбила. Насчет Гамлета я подумал от ревности. Но я хочу, чтобы она была счастлива. Если у меня на шее камень, зачем ей тонуть?.. Конечно, будь рядом Танечка...

Он рассердился на себя.

Дело не в Танечке. Я все прозевал - и любовь, и работу, и жизнь. О чем я мечтал? Пожалуй, только о премии. А искусство умеет мстить.

Это не моя вина: такая теперь эпоха. Не важно, как написать, главное, найти тему - не на год раньше и не на год позже. Если идет кампания против алкоголизма - пожалуйста: пьяный папаша не может попасть ключом в замочную скважину, а дочка-пионерка осуждающе на него смотрит. Критики хотят, чтобы все было-прилизано. Стоит увлечься живописью, как сразу закричат: "Возврат формализма", "Культ цвета", "Этюдный характер", "Объективизм". Покажи им то дерево у реки - да они голос сорвут: "Мы сажаем липовые аллеи. Кому нужна эта растрепанная ветла? Осень хороша, когда изображают яблоки, золотой лес, праздник в колхозе, а пейзаж Пухова размагничивает". Знаю все назубок. Я обрадовался, что у Сабурова взяли две вещи на выставку, но ведь никто о них не написал ни слова, восхищались моим "Пионерским костром". Я Сабурова давно не видел, но убежден: ничего у него не изменилось - поддерживает себя восторгами и зарплатой своей хромоножки. Нужно быть сумасшедшим, чтобы работать, как он.

Нет среды, вот что! В Москве я вертелся среди художников. Похвалили в газете, и все поздравляют, улыбаются. Бывает и без улыбок: проработают, а потом говорят: "Мне, видишь ли, скорее нравится, но художественная общественность осудила"... Не ищут, не волнуются. Что и говорить, трудное время!

Тотчас он начинал возражать себе. Трудное время? Конечно. Но разве бывали когда-нибудь легкие времена? Существуют только особы легкого поведения, вроде меня. Разве просто открыть звезду или остров? Галилею при жизни не поставили памятника. Все всегда трудно. В этом, кажется, сущность искусства. Литературу легче понять - читать учат в школе. Но Бугаев мне рассказывал, как смеялись над Маяковским, публика не понимала, поэты завидовали, возмущались. А теперь в Москве площадь Маяковского... Дело не в эпохе. Одни прут в широко раскрытые двери - стол накрыт, водочка, заку-сон... Простите, Владимир Андреевич, вы, кажется, забыли про культурный рост. Шампанское, букеты из искусственных цветов, приветствия в дерматиновых папках. Другие? Что же, Сабуров не одинок. Я видел в Москве, как работают Шумов, Доличенко, Грановский... Откуда у них столько упорства? Не понимаю. Наверно, нужны особенные чувства. Когда отец говорил "народ", у него голос менялся. Сабуров, кстати, тоже верит в людей, он меня пробовал утешать: "Люди у нас удивительные"... Смешно, что общего между Сабуровым и отцом? Полюсы... Но отцу нравился Сабуров, он сердился, когда я