Оттепель. Льдинкою растаю на губах

— И я не могу вас к себе пригласить. Там бабушка, Санча… Давайте в кафе?

И договорились, в каком. На Арбате. Недавно открылось, и там подают какао в больших белых чашках, но только зовется оно «горячим шоколадом».

Марьяна так волновалась, что вылетела из дому в последнюю минуту, ужасаясь тому, как сильно она опаздывает. Почему она так опаздывает, было непонятно: начала собираться чуть ли не с самого утра, но все валилось из рук, все само куда-то пряталось от нее: и лифчик, и туфли, и шпильки, и бусы, а бабушка просила помочь ей на кухне, что-то подержать, слить, попробовать, достаточно ли соли, достаточно ли сахару, и она пробовала, дуя на ложку, и чмокала бабушку в ее сухую и нежную щеку, слегка пахнущую валерьянкой, потому что бабушка вечно волновалась за них с Санчей, вечно боялась, как бы с ними чего-то не стряслось, и поэтому с самого утра пила валерьянку… Она опоздала совсем ненамного. Инга, исключительной красоты женщина, его жена, сидела за столиком у окна, и немолодой официант с желтоватыми прилизанными волосами принимал у нее заказ. Увидев запыхавшуюся Марьяну, Инга весело помахала ей рукой, приподнялась и поцеловала ее так небрежно и артистически-непринужденно, словно они были сто лет знакомы.

— Садись, отдышись. Я сама только что пришла. Итак, что у нас там? — спросила она у официанта с прилизанными волосами.

— У нас там «корзиночки две» и мороженое, — сказал он завистливо, словно ему хотелось бы тоже «корзиночки две» и мороженого.

— Мороженого пока не нужно, а, кроме корзиночек, дайте эклеров, и к этому дайте шампанского. Только холодного. Потом будет кофе с мороженым. Все!

Марьяна затравленно смотрела на нее.

— Сегодня я вас угощаю! Тебя? — И Инга, смеясь, положила ей на руку свои очень длинные, теплые пальцы. — Давай лучше без церемоний! Идет?

— Конечно, — сказала Марьяна, почувствовав, что никогда не сможет сказать ей «ты».

— Выкладывай! Что там стряслось?

«Сказать ей? А что ей сказать?» — Марьяна почувствовала, что краснеет, и не просто краснеет, а так, как краснела она только в детстве, когда хотелось от стыда провалиться под землю.

— Я очень люблю одного человека, — сказала она. — Просто очень люблю. Мне кажется, я не могу без него.

— Он первый? — понимающе кивнула его жена, откусывая половину хрупкой «корзиночки».

— И он же последний, — Марьяна с трудом улыбнулась. — Вы только не смейтесь. Таких не бывает.

— Бывают любые, — вдруг жестко сказала ей Инга. — Запомни: бывают любые, и все повторяется с каждым из них.

— Вот этого я никогда не пойму! Как с «каждым»? Он ни на кого не похож!

— Тогда объясни мне. Чем именно? Чем?

— Во-первых, он умный. Ведь глупые люди… Они же видны за версту!

— Не сказала бы… — Его жена достала из сумочки пачку сигарет, вытащила одну и закурила с каким-то даже облегчением, словно хотела спрятаться от Марьяны с помощью этого душистого дыма.

— Нет, глупых людей сразу видно, я знаю. А он — страшно умный. Он немногословный.

— Хорошая, кстати, черта. Что еще?

— Еще он талантливый, страшно талантливый!

— Он химик?

— Да нет, он нисколько не химик. И это неважно, кто он. Он талантливый. Красивый. Немножко как будто уставший, как будто ему все слегка надоело. Но что надоело, я не понимаю.

— А как он с тобой обращается? Любит?

— Не знаю! — почти простонала Марьяна. — То кажется — любит, а то — как чужой. Он старше меня.

— Вот в этом-то вся и загвоздка! Вся сила! Когда ты глядишь на него снизу вверх, а он тобой вертит, как куклой на ниточках.

— Но я не хочу так! — вскричала Марьяна. — Я каждый день мучаюсь! Я извелась!

— Ты знаешь, мой «бывший» был тоже таким… — Инга задумчиво подцепила с блюдечка остатки розового крема и погасила окурок в пепельнице. — Я тоже его долго не понимала… Потом поняла, успокоилась. Правда!

— Но он ведь любил вас? — У Марьяны задрожали губы.

— Конечно, любил. Может быть, даже очень. Но для таких, как он, главное — не любовь, а независимость. Понимаешь?

— Независимость от любви?

— От всего! И от любви в том числе, — и Инга опять закурила. — Опасные люди. И жить с ними трудно.

— Я не откажусь от него. — Марьяна смотрела на красивое лицо его жены, которое уже и не казалось ей таким красивым, словно черты его тускнели прямо на глазах, и возраст, который придет все равно, уже проступил осторожно сквозь кожу. — Мне это неважно, какой он. Неважно! Мне, кроме него, никто больше не нужен.

— Увидим. Сама разберешься. Одно могу предсказать тебе: будет нескучно.