Оттепель. Льдинкою растаю на губах

— Попробуй, Марьяна, — шепнула ей Инга. — Тут страшного нет ничего. Как микстуру.

Ей нужно было поймать его взгляд, но он отворачивался, разговаривал с гримершами, с Сомовым, с кем-то еще… Теперь уже точно: все кончено. Кончено! А как дальше жить? Она не актриса, и это понятно. Она подвела всех тем, что согласилась приехать сюда и сниматься в картине. Но все еще можно исправить: уехать, сказать, что одумалась, что ей так стыдно… Но разве их ночи, и все их объятья, и голос его, и тяжелые руки, которыми он так ласкал ее, — это ей разве приснилось? Ведь было же, было! Он даже сказал: «Не могу без тебя». Нет, это сказала она: «Не могу». Но он ведь ответил: «Я тоже». Я тоже! И что вдруг случилось? На что он обижен?

— Ну, быстро, Марьяна! Глотком одним — р-р-раз! — прикрикнула Инга.

Она опрокинула стопку.

— Вот умница!

Дышать стало нечем.

— Водички ей дайте! Холодной водички!

— Пройдет и само, пусть колбаской закусит!

Вокруг засмеялись. А он не смеялся. Он даже и не посмотрел в ее сторону. Он, кажется, просил Люсю Полынину извинить его за то, что он все время орет. А пьяная Люся ему говорила, что так вот и нужно: орать на площадке. Потом он сказал:

— Люська — чистое золото!

Они обнялись, посидели, обнявшись, и он подозвал к себе, кажется, Мячина. А Люся ушла за горячей картошкой. Чуть поодаль стоял Кривицкий и разговаривал с Таридзе. Инга зачем-то начала кокетничать с ее братом Санчей. Вот это совсем ни к чему: он стесняется. Марьяна вылезла из-за стола и сбоку подошла к Кривицкому:

— Федор Андреич! Мне очень вам нужно сказать… Очень нужно!

Он положил ладони на ее хрупкие плечи и строго посмотрел в мокрые глаза.

— Марьяна! Без рева! Все будет в порядке!

— Какой там порядок? Я просто бездарность.

— А я говорю тебе: будет в порядке! Ты слушайся старших и не возражай!

— Я лучше уеду.

— Куда ты уедешь?

— Домой. Вы возьмете другую актрису. Нормальную, с опытом…

— Я здесь решаю, кого мы возьмем, а кого мы оставим!

— Но я ведь весь фильм вам могу погубить!

— Вот этого я, извини, не позволю. Как только увижу, что ты не годишься, так сразу — коленом под зад! Поняла?

Она улыбнулась сквозь слезы. Таридзе достал из кармана штанов мандарин.

— Пускай еще выпьет! — решил вдруг Кривицкий. — И сразу в постель! Чтобы мысли не лезли. Эй, кто там! Актрисе еще одну рюмку и хлеба с селедочкой! Ну, и маслинку. И все. Перед сном наедаться нельзя. Мне Надя дает перед сном одно яблоко. Голодным ложусь, но зато сплю — как мертвый!

Она опять выпила и закусила кусочком селедки.

— Теперь иди спать, — велел ей Кривицкий. — И чтобы без рева!

Глава 31

Хрусталев видел, как она уходила, видел, как Кривицкий вернулся к столу с растроганным лицом и выпил томатного, с мякотью, сока. Он видел свою бывшую жену, которая смеялась, закинув голову, а бледный от лунного света Пичугин ей что-то рассказывал и торопился. Вот это бы все и снимать! Этот стол с бутылками водки, батонами хлеба, соленой капустой и салом, и сыром, и Люсиными знаменитыми драниками, и целой огромной бараньей ногой, которую кто-то запек еще дома, а здесь ее съели, но не до конца, поскольку уж слишком всего было много. Снимать и снимать, не давать им исчезнуть. И чтобы никто из них не умирал. Странные мысли одолевали Хрусталева. Словно он готовился к чему-то новому, и поэтому должен был разобраться с тем, что не позднее чем завтра станет его прошлым. Он готовился к будущему, которого, наверное, заслуживал, но здесь, в его настоящем, все было запутанным, несправедливым. Если бы можно было хоть на десять минут увидеть Аську! Прижать к себе этот кудрявый затылок. Она сейчас там, в коммуналке, в жару. Ее бы хоть в лагерь какой-нибудь вывезти! Но Инге, конечно, на все наплевать, карьера важнее. А он, ее папочка? Ребенок растет как сорняк под забором. Он почувствовал, что ком подступил к горлу, и выпил две рюмки холодной настойки. Таридзе настаивает на чесноке, лимоне и травах. Хороший мужик. Егор, кстати, тоже совсем не плохой. И правильно он ему врезал за девочку. Опять этот ком. Зачем они водку ей дали, кретины! Он подозвал к себе пьяного Мячина, который тут же подсел к нему на лавочку так, словно ничего и не случилось.

— Егор, извини. Зря я так наорал.

Егор равнодушно кивнул:

— Да неважно! Она ни при чем, это я виноват. Не смог ничего объяснить. Смотри — вот Кривицкий! Мы все издеваемся, а он приходит и делает фильм! Без всяких там этих дурацких нюансов. И фильм получается, люди довольны. А мне чемодан этот красный важнее, чем все остальное! Я просто кретин. Куда я полез? Я здесь все запорю.

— Ну, все не запорешь! Тебе не дадут.

Егор шмыгнул носом.

— Да брось успокаивать! Давай лучше выпьем. Гори все огнем!