Отто Бисмарк. Его жизнь и государственная деятельность

Но, еще раньше чем выяснились результаты этого движения, то есть еще до наступления событий 1848 года, Бисмарк в качестве депутата, со свойственным ему бурным натиском, становится в оппозицию к этому национальному движению. В первой же своей речи, произнесенной 5 (17) мая 1847 года, он с необыкновенной ясностью устанавливает свою прямолинейную точку зрения. Один из ораторов, также представитель юнкерской партии, заметил, что подъем народного духа во время освободительной войны против Наполеона был результатом единения правительства с народом, законодательства 1807 года, устранившего разобщение между этими двумя факторами государственной жизни. Бисмарк в решительной речи выступил против этого взгляда на дело и провел ту мысль, что не единение между правительством и народом послужило причиною подъема национального духа, а исключительно желание освободиться от иноземного властителя, и что в других объяснениях не представляется никакой надобности, что этим сказано все. Затем, когда один из депутатов высказался в пользу ежегодного созвания сейма, хотя правительство настаивало на четырехлетних промежутках, Бисмарк решительно высказался против этого предложения. Не довольствуясь этим, когда зашла речь о предоставлении евреям более широких прав, он выступил против этого предложения с той же решительностью, заявив, что основа монархического государства может быть только христианская и что евреям ни в каком случае нельзя предоставлять правительственных мест. “Когда я подумаю, – воскликнул он, – что представителем священной особы короля может быть еврей и что на меня возложена будет обязанность ему повиноваться, то я чувствую себя жестоко униженным и не могу с тем чувством достоинства и с той готовностью служить государству, с какими я ему служу теперь. Я разделяю настроение народа и нисколько не стыжусь этой солидарности с ним”. Это был парламентский дебют Бисмарка. Своими тремя речами он обратил на себя общее внимание. Либералы были скандализованы, а консерваторы признали в нем будущего своего вождя, правительство почуяло в нем будущую опору престола. Чтобы яснее понять то впечатление, которое произвел Бисмарк своим парламентским дебютом, не надо забывать, что либеральные веяния широкой волной охватили тогда все умы, что ввиду этого общего движения, как выяснили последующие события, даже само правительство чувствовало себя слабым и было склонно к существенным уступкам, что никто не решался протестовать против господствовавших тогда политических взглядов, противодействовать нахлынувшей могучей волне и что все усматривали спасение в торжестве либеральных принципов. И вдруг в такое время малоизвестный провинциальный дворянин, г-н Бисмарк-Шенгаузен, попавший в сейм только случайно, вследствие болезни избранного дворянством представителя, решается с необычайным пылом восстать против общего настроения, заявить громогласно и обществу, и правительству, что они ошибаются, что избранный ими путь ложен, что надо вернуться к прежним традициям сильного правительства, опирающегося на религию, на дворянство, на вековые устои установленного порядка.

Чтобы должным образом оценить мотивы, которыми руководствовался Бисмарк, становясь один в оппозицию к господствующему тогда настроению, мы должны принять во внимание его прошлое. Политическими вопросами, как мы видели, он начал интересоваться незадолго до своего появления в сейме и притом, видимо, сам не знал, каких взглядов держаться. Результаты движения еще не успели в то время выясниться: берлинские мартовские дни, когда уличная толпа стала господствовать в столице Пруссии, еще не наступили. О революционном движении, собственно, не могло быть еще и речи. Если бы Бисмарк примкнул к движению, охватившему умы, то он был бы только одним из многих, и парламентские его речи при не особенно ярком ораторском таланте прошли бы, конечно, бесследно. Но вступить в оппозицию со всеми, бросить всем перчатку – это не только соответствовало его темпераменту, избытку сил, который он в себе чувствовал, его склонности поражать людей какой-нибудь смелой, решительной выходкой, но и выдвигало его из ряда других народных представителей, и вместе с тем обеспечивало за ним громкую, хотя и, может быть, не особенно лестную, известность. Но ничего особенно лестного не было и в той репутации, которую он себе создал, – в репутации записного кутилы, бретера, сорвиголовы, “сумасшедшего” Бисмарка, не знающего в своих диких выходках меры. Если бы либеральное движение в конце концов взяло верх, из Бисмарка, вероятно, вышел бы немецкий Поль де Кассаньяк, или ему пришлось бы отказаться от своих взглядов; но на самом деле консервативные начала восторжествовали, и Бисмарк сделался видным государственным человеком.