Отто фон Штиглиц

– Утонул. Орден. Вместе с дедушкой. – И кулаком слезу к носу кривому погнала.

Одним словом, умывает он кровавые сопли на личике Адонсии, и тут как шарахнет. Как бабахнет. Как заскрежещет. Как … Как всё кувырком закувыркалось. Не долго. Один оборот. А звук скрежетания дальше понёсся. Брехт упал сначала плечом на дверь и вышиб замок хлипкий. Потом его стало вверх ногами разворачивать. Спасло то, что там трубы всякие в туалете, и Иван Яковлевич за одну из них уцепился, оказалась от титана с кипятком. Но этого мгновения, пока не бросил, хватило. Головой легонько стукнулся о потолок и стал падать на другой бок, вторая-то рука занята, он испанку под мышки поддерживал. Не бросил, хоть и не своя ноша. Ногами оба врезались в окно и вышибли его. А вагон снова стал наклоняться, надеясь на колёса встать, чуть момента инерции не хватило, почти встал, но потом снова на бок лёг. Брехт рукой за всё подряд хватался и за вышибленную раму окна тоже. Руку осколком распорол. Так обожжённую до волдырей. Не жалко.

Вагон лёг. Адонсия легла на него и закричала прямо в ухо ему. Что-то про деву Марию. А ещё коммунистка называется. Это русского поскобли, татарин будет, а коммуниста испанского поскобли, обязательно истинно верующую католичку обнаружишь.

Выбираться было не просто. Головой всё же слегонца о потолок приложился, да ещё Ивановна истерит. И голова вспомнила, что она похмельная. Заболела, прямо взрывается пульсирующей болью изнутри. Снял, отодвинул от себя Адонсию, ударил ногами в дверь туалета, та поддалась, но снова закрылась. Но уже лучше. Брехт встал на ноги, открыл дверь над головой, как крышку люка, и засунул в неё голову. Ничего интересного. А нет, вон по коридору ползёт кто-то.

Так это Федька. Итальянец был мужичонком чернявым, худым, как швабра и выше Брехта ростом, под метр восемьдесят. Глиста эдакая. Вот как глист и полз извиваясь, а рожица в крови, как у Ивановны Риберы пять минут назад. А вон следом ещё один ползёт А, это недобиток коминтерновский. С собой прихватил его Брехт в последнюю минуту. Белоэмигрант Андрей Мартьянов по прозвищу «Весёлый Андре». Ни разу его даже улыбающимся Иван Яковлевич не видел. Взял его полковник с тем прицелом, что если придётся возвращаться, то через Францию. Другого пути нет. Так двадцать лет проживший во Франции бывший поручик идеальный гид. Да и жалко мужика стало. В Сарагосе точно погибнет. Там все погибнут. Ну, или в плен попадут. И их потом расстреляют после пыток. Или повесят. Или … Ладно, замнём. Об этом можно подумать завтра.

Событие пятое

Что такое «облом»?

Облом в случае, когда парень не смог поднять девушку на руки он думает: «Я дрыщ», она думает: «Я жирная» и обоим стыдно за себя …

Ну, вспомнил, же как у Адонсии папу зовут. Не захочешь, а вспомнишь. Хилэрайо! Что означает – счастливый. Брехт бы поспорил. Арендатор земли, почти батрак. Да ещё дочь коммунистка и так себе на моську. Так говорят, что дочь в мать всегда урождается. Если у Хилэрайи этого жена такая же мохноногая красавица, то не самое счастливое счастье у человека. У Хилэрайо.

Чего папу вспомнил. А вот про счастье. Повезло им крупно. Так повезло, что потом всю оставшуюся жизнь свечки надо ставить. Везучее везение. Произошло следующее. Светлов поставил на крышу вагона, где вырезали солдатиков испанских Мишку Чувака со своим луком, ну, а всех диверсантов в прибранный от трупов вагон накопил для решительной атаки на пулемётчиков. Из двадцати семи военнослужащих испанских польстилось на дармовую выпивку человек семь солдат и два офицерика молоденьких. Остальные остались бдить. Алкоголиков принимали в вагон и угощали вместо холодного вина холодной сталью. В живот? Некоторых и в живот. Расправились, и Светлов стукнул в крышу вагона, чтобы старший лейтенант Тувинской Народной Республики Монгуш Сувак начинал белок в глаз бить из своего лука.