Отто Шмидт

Коллективный ответ капитанов и руководителей экспедиций ставил Морское управление ГУ СМП в известность о невозможности пробиться даже к проливу Вилькицкого, не говоря уже о Диксоне. Особо подчеркивалось, что «…речь должна идти только о выводе судов на чистую воду и о постановке части судов на зимовку в безопасном месте, чтобы избежать зимовки в открытом море в дрейфующих льдах» (Николаева, Хромцова, 1980, с. 77). «Красин» подошел только 13 октября, причем руководство на этот раз предложило ему вести караван «Ленина». Чтобы выполнить этот приказ, «Красин» оставил ледокольные пароходы «Садко», «Седов» и Малыгин», отложив помощь им на будущее. С каждым днем положение становилось все более угрожающим, и Хромцов, не обладая правом самостоятельного решения, запросил руководство: «Прошу указания вмерзать ледокольным пароходам в данном месте в ожидании прихода «Красина» или отходить на восток в более легкий лед» (Николаева, Храмцова, 1980, с. 79). Москва разрешила отойти к востоку на 15–20 миль, что не меняло дела. По поручению озадаченных капитанов Хромцов повторно детально описал Москве складывающуюся ситуацию, на что последовало, наконец, запоздалое расплывчатое указание: «… Подтверждаю немедленный выход на восток. Полагаю, что в случае серьезного риска зимовки правильнее продвигаться в Тикси». То, что было очевидно морякам посреди моря Лаптевых, не доходило до руководства в Москве. 18 октября наконец было дано добро на самостоятельное решение, когда изменить что-либо было уже невозможно. Море Лаптевых замерзло, и время оказалось безнадежно упущенным: «Садко», «Малыгин» и «Седов» вмерзли в лед…

Для самого Отто Юльевича складывалась весьма непростая ситуация. Если высадка на полюсе (при всех сомнениях на будущее) завершилась успехом, то на Северном морском пути близилась самая настоящая катастрофа, признаки которой нарастали с каждым днем. Занятый многочисленными отчетами в различные инстанции, поездками по стране для выступления в различных коллективах (что было непременным ритуалом тех лет), наконец, собственным санаторным лечением (дабы избежать повторения болезни по челюскинскому варианту), Отто Юльевич слишком поздно смог оценить происходящее на трассе, созданной в значительной мере его же усилиями. А тут еще арест его комиссара Бергавинова по нелепому обвинению… Шмидту следовало готовиться к самому худшему…

С очевидным опозданием 27 октября Шмидт (своим вмешательством фактически отстранив начальника Морского управления ГУ СМП Крастина от операций в Арктике) радировал судам в море Лаптевых: «Красину» дано распоряжение следовать помощь вашему каравану. Провести на восток или обеспечить безопасную зимовку Новосибирских островах. Разоружать суда (то есть готовить их к зимовке. — В. К.)нельзя. Сведите режим топлива до минимума. Ожидайте прихода «Красина». Держите с ним постоянную связь». Чуть позже он довел до сведения моряков: «По донесениям ’’Красина» операция по оказанию помощи вам оказывается невозможной… Вашей группе переходить на зимовочное положение… Шмидт» (Николаева, Хромцова, 1980, с. 82–83). Определилась судьба не только группы из трех ледокольных пароходов, но и всей навигации 1937 года в Советской Арктике.

Сходным образом развивались дела и с караваном «Ленина». С середины сентября временами не было видно чистой воды и суда в караване (помимо ледокола еще пять единиц) подвергались сильному сжатию. В результате на пароходе «Володарский» было сломано много шпангоутов. Ледокол «Ермак», однако, своевременно вывел аварийное судно на чистую воду, и оно благополучно вернулось в Архангельск — в отличие от остальных.

24 сентября в сильном дрейфе караван миновал мыс Челюскина со льдом, который уносил его в море Лаптевых, и на рубеже сентябрь — октябрь оказался у острова Петра вблизи берега Прончищева на Таймыре. Один из участников дрейфа Л. В. Рузов, направлявшийся на строительство новой полярной станции в проливе Санникова (так и не добравшийся до места назначения), оставил красноречивое описание бедствий, постигших караван:

«Машины с заклиненными льдом винтами бездействовали. Корабли, точно детские игрушки, в непроизвольных положениях, — кто лагом, кто кормой — дрейфовали все дальше и дальше. Скорость дрейфа достигала восьми миль в час… На пароходе «Товарищ Сталин» в машинное отделение через большие пробоины в бортах хлынула вода, которую едва успевали откачивать непрерывно работающие насосы. У всех судов было много поломанных шпангоутов. Наш караван состоял из побитых, аварийных кораблей. Здесь к нам присоединился следовавший из бухты Кожевникова пароход «Диксон». Дни текли, а впереди ничего благоприятного не ожидалось. Алилуйщиной Арктику не завоюешь. Она жестоко мстит тем, кто пытается «забросать ее шапками». Арктика не прощает ошибок. Сейчас мы расплачивались за бездеятельность людей, руководивших проводкой кораблей, допустивших много ошибок, не проявивших гибкости и инициативы в сложной арктической обстановке.