Отцеубийца

– Господи, да как же это... – совсем растерялась она. – Я, старуха убогая, да к князю самому! Уж лучше я тут побуду, витязь, не по чину мне в княжеские хоромы идти!

– Ничего такого нет, что тебе не по чину! Как звать-величать себя прикажешь?

– Прасковьей... – по-девичьи смутившись, молвила старуха.

– За мать тебя почитать буду, Прасковья, ввек твоей услуги не позабуду! Не смущайся, идем к князю! Все, что мне сказала, ему скажешь! – и чуть не на руках вынес старушку из возка.

Та совсем опешила, едва ноги передвигала. А как вступила в палату – и вовсе обмерла, но при виде князя очнулась, поклонилась в ноги и рассказала, что знала, смело.

Князь только головой качал.

– Трудно будет нам с тобой! – сказал Феофану. – Ну да ладно, сдюжим, не бойся. А ты, божья старушка – тебе спасибо мое княжеское! Совсем было у нас сей молодец захирел, а ты ему жизнь воротила. Сам с вами поеду, чтоб никаких преград никто вам не учинил.

Феофан не знал, как и благодарить за такую милость, совсем потерялся. Пришел в себя уж тогда, когда уселся в княжеской повозке. Старая Прасковья показывала дорогу, князь посмеивался над своим милостивцем, а у Феофана сердце стучало скорей, чем кони цокали копытами.

Вот и неприступные стены обители, вот и остановилась повозка... Ступив на землю, Феофан понял – с великим почетом приехал князь, свиты при нем несчетно. Должно, нарочно так сделал – чтоб поразились монахини, чтоб, дрожа, вышли встречать. Так и вышло. Не то предупредил их кто, не то сами издалека услышали топот копыт – у ворот их уже встречала матушка настоятельница, кланялась земно, но в глазах стоял страх. С чего это нагрянул так нежданно великий князь? Не беда ли какая?

Князь с места взял быка за рога. После первых же приветствий молвил:

– А скажи ты мне, матушка Варвара, содержится ли в вашей святой обители женщина по имени Ксения?

Феофан приметил, как заметались глаза настоятельницы под низким черным платом. Но лгать князю не посмела, ответила степенно:

– Есть у нас такая.

– А кто ее к вам привез, под каким видом?

– Привез ее, государь мой князь, братец ее. Сказал, что девица сия забыла себя, предалась греху блуда, потому как не в разуме она. Просил приютить ее, а как опростается – постричь в монахини...

– Вот как! – громыхнул князь, аж монахини присели. – А ведомо ли тебе, матушка Варвара, что не брат ее то был, а муж законный, венчанный, который так порешил от своей супруги избавиться!

– Господи! – вскрикнула настоятельница.

– Что ж теперь-то охать! Впредь внимательней надо быть, не верить на слово первому встречному! Аль заплачено вам было, чтоб не любопытствовали?

И, по смущению настоятельницы, понял князь – так оно и есть. Но не стал боле метать молнии, сказал тихо:

– Выводи-ка нам, матушка Варвара, пленницу свою! Вернем мы ее в отчий дом, а уж супруга ее накажем примерно, чтоб другим неповадно было!

Настоятельница замялась было, но повернулась и пошла за Ксенией.

Та давно уже маялась в своей келейке. С тех пор, как, проснувшись, она не нашла рядом ребенка – монахини к ней даже заходить опасались, шарахались, как от зачумленной, и окончательно уверились в том, что грядущая их сестра во Христе – умалишенная! Сколько раз плакала и билась она, умоляя поверить то одну сестру, то другую, но смутны были речи ее, но тонули они в слезах, и предупрежденная настоятельница отказывалась им верить.

В конце концов, все отвернулись от бедной узницы. По обрывкам разговоров в трапезной она понимала – готовится ее пострижение, но не могла больше бояться. Отчаяние ее стало столь полным, что вытеснило из души и страх, и жалость к себе, и надежду. Как во сне жила она последние дни, ожидая решения своей участи.

И вот теперь в дверь ее неуютной кельи кто-то тихо постучал. Ксения удивилась – не принято было стучать в двери, на них даже не было внутренних засовов. И настоятельница, и сестры входили в чужие кельи без стука и предупреждения, как к себе, потому-то Ксения обомлела и даже сказать ничего не смогла, только больно стукнуло сердце.

Дверь приоткрылась и вошла настоятельница. Хоть и глубоко была погружена Ксения в пучину своего горя, она все же приметила, как бледен лик матушки Варвары, как странно кусает она губы. И голос, такой властный, помягчел и дрожал, когда молвила она несвязно:

– Там за тобой приехали... Князь, со свитою... Не попомни уж зла, в обман меня ввели!

Недослушав, Ксения оттолкнула ее и кинулась вниз – темными лестницами, сырыми переходами – туда, к свету, к ветру, к счастью...

Феофан от ворот увидел, как по монастырскому двору навстречу ему бежит женщина, не бежит – летит. Глаза распахнуты, свежий ветер овевает выбившиеся из-под плата пряди волос. Похудевшая, побледневшая, но такая долгожданная, такая красивая! Вскрикнув, как птица, упала к нему в объятия, не видя вокруг себя ничего – ни умиленного князя, ни оторопевших монахинь...

На обратном пути князь был весел, все пошучивал, косясь на влюбленных: