Отцовская гармонь

Трудно, ох трудно понять тётку Дашу. У неё каждый человек, что порченое яблоко, какой-нибудь изъян имеет. Уж на что квартирант Демьян Семёнович, заготовитель из райпотребсоюза, человек тихий, такое смирение во всём облике, будто у богомолки, и тот, в оценке тётки, «себе на уме, в горстку».

– Ты не смотри, что он тихий, – говорила тётя Даша, – в тихом омуте всегда чертей много.

Другую комнату в тёткином доме занимали супруги Толчеевы. Работали они проводниками в вагонном депо и на квартире бывали редко: часто в поездках, а вернувшись, отсыпались. Казалось бы, какой ущерб от них, но тётка и тут не обошлась без попрёка:

– И что храпят? Так и царство небесное проспать можно…

* * *

Дом тётки на Московской улице. В нашем городке она считается центральной и выделяется из числа других булыжной мостовой, впрочем, покрытой грязью вершка на два. Пока я добрался, мои «реушные» ботинки, тупорылые, как голова у сома, увеличились от налипшей грязи до невообразимых размеров, будто шагает по дороге не обычный человек, а великан в огромных мокроступах. Вот почему тётка, заметив меня у калитки, закричала:

– Алёшенька, ноги! – и скрылась в доме.

Пока я отмыл прилипший «асфальт», как шутят городские остряки, на лбу пот выступил. Тётка Даша, когда я появился в доме, уже была, что называется, на старте. Повязана низко платком, в драной фуфайке, на рукавах которой грязным весенним снегом белела вата, в кирзовых сапогах. В таком одеянии выглядит она лет на десять старше. Этот маскарад я поначалу не понимал и только на днях додумался: специально тётка делает, со старухи какой спрос?

– Ну, Алёшенька; командуй здесь, а я на вокзал. Сейчас «трудовой» пожалует. Харчи я тебе в столе оставила.

Я помогаю вытолкнуть за калитку тачку, уставленную корзинами, а потом тётка впрягается в неё, словно добрый коняга, изгибается вопросительным знаком и трогает с места, разбрызгивая грязь кирзачами. От меня не ускользает взгляд бабки соседки Демьянихи из-за калитки, её неодобрительное покачивание головой, дескать, что ты себя, бабочка, мучаешь.

Я возвращаюсь в дом и мысленно начинаю перечислять предстоящие дела, благо, в первый раз тётка мне всё объяснила, втолковывая долго и детально. Первое – накормить кур, потом – поросёнка, почистить навоз, собрать падалицу в саду, порезать её и нанизать на нитку для сушки, затем натаскать воды из колонки, помыть полы на террасе, потом…

Но, чувствуя, что и с этим дай Бог до темноты справиться, я отправляюсь в сарай. Осенний день что короткий хвост: ухватиться не успеешь. Пока я занимался делами, и в самом деле темнота наступила такая густая, что мне на кухне выключатель пришлось на ощупь искать. Но после щелчка лампочка не вспыхнула. Не загорелась она и после второго, третьего…

Заслышав мои шаги, со свечкой в руках вошёл Демьян Семёнович. Запасливый мужик, ничего не скажешь.

– Ну, что делать будем, молодой хозяин? – спрашивает он, и губы его, даже при блеклом свете видно, расползлись в улыбке. Видимо, я нравлюсь Демьяну Семёновичу.

– А что делать?

– Надо свет ладить.

– А как?

– Наверняка пробки сгорели.

То, что сгорели какие-то пробки, для меня совершенно не понятно. Откуда мне, деревенскому пареньку, знать эти премудрости, если дома мы обходимся десятилинейной лампой, а мать даже говорит, что от неё света, как от электричества, хоть вышивай.

– У тебя есть ключ от комнаты Дарьи Дмитриевны? – спрашивает Демьян Семёнович, поняв, очевидно, моё деревенское невежество.

– Есть-то есть, но…

– Понимаю. Но случай-то аварийный, можно сказать.

Наш разговор с Демьяном Семёновичем понятен только нам двоим. Комната тётки Даши – святая святых в доме. Даже я, её доверенное лицо, ещё ни разу в ней не был. Тётка Даша как-то при мне Демьяну Семёновичу выговаривала с улыбкой:

– В мою комнату мужчинам заходить – что в дамскую сумочку заглядывать. Мало ли что у одинокой женщины может быть.

Мы за печкой разыскиваем ключ, открываем комнату. Даже при свете свечи бросился в глаза невообразимый беспорядок. Насколько хозяйственной и опрятной была тётка Даша на остальной территории дома, настолько неряшливой в собственной комнате. А может быть, у неё просто руки не доходили?

С помощью Демьяна Семёновича я взгромоздился на широченный шкаф, с опаской вывернул пробки из щитка. Пока Демьян Семёнович возился с ними, я сидел на шкафу в полной темноте и не мог ничего видеть. Но когда в конце концов были ввёрнуты пробки и в комнате брызнул – именно брызнул – свет, мои глаза упёрлись в картонный ящик, стоявший на шкафу. В нём лежала гармонь. Моя гармонь!

* * *

– Ну скорее, ради Бога, поезд через час…