Отцовская скрипка в футляре (сборник)

И верил. А вот в решающий момент рука дрогнула. Надо было самому открыться Карасеву, всучить ему цепочку, пусть бы выложил ее перед старухой. Так нет же, тянул, выжидал и дождался: опередил Зубцов дня на два. Два дня — только и всего! Тянул. В милицию явился, думал обелить себя. Карасева подставить, а самому… Эх, судьба-индейка…»

Кашеваров выпрямился, провел руками по лицу. Снова зашуршала под пальцами запущенная щетина. Он поморщился и спросил зло:

— А ради чего я должен был поступать иначе?

— Вы человек далеко не примитивный. Отлично знаете меру добра и зла.

— Добро и зло, справедливость! Иметь в десятки, а может быть, и в сотни раз больше, чем имеют разные законопослушные граждане. Иметь потому, что я не фетишизирую закон. Потому что я предприимчив, находчив, смел. Разве это не справедливо? В большинстве цивилизованных стран, в отличие от нашей, коммерция — отнюдь не преступление. Самосознание, что я владею ценностями, недоступными другим, доставляло мне высочайшее, почти сладострастное наслаждение. Пусть лишь один я знал истинную свою цену, эта цена доставляла мне радость. А совесть… Ведь ни я, ни мои сподвижники никого не убили, не ограбили. Мы только занимались коммерцией в соответствии с законами коммерции. Так что совесть моя вполне спокойна.

— Даже когда ломали жизни таким, как Глеб Карасев, — Зубцов не сдерживал возмущения. — Ведь Карасев не один на вашем счету.

— Чем же это я сломал Карасева? Самородочки-то прикарманивал он вполне самостоятельно.

— По настоянию Шилова и Хафизова, то есть практически опять же для вас. Шилов направил к нам анонимку об Аксенове в расчете на то, что мы очень скоро вскроем истинное лицо Карасева, займемся им, а вы тем временем выудите у Агнии Климентьевны ценности и скроетесь незамеченным. А Карасев с цепочкой, которой снабдил его Шилов, останется козлом отпущения. Вы же скроетесь через Макарьевский остров. Напрасно вы надеялись, что нам неизвестна ваша договоренность со здешним рыбаком Семеновым вместе попытать рыбацкого счастья. Разве это не коварство, не игра чужой судьбой. А вы говорите: законы коммерции. Преступные законы преступной коммерции! А как старались вы набросить тень на Потапова, который преклоняется перед вами как перед литератором. Неужели вы не чувствуете, что в своем отношении к людям, в бездумной готовности ломать их судьбы вы, такой респектабельный внешне человек, не отличаетесь от бандита Якова Филина.

Кашеваров закрыл руками лицо, сказал в ладони:

— Анатолий Владимирович, нельзя ли, чтобы дальше я значился так, как был в свое время записан в церковных книгах — Степаном Филиным? И еще… Дайте мне, пожалуйста, чистой бумаги и верните мою ручку. Я опишу вам свою золотую одиссею.

1972–1975

Печатается по тексту: Сибирцев И. И. Золотая цепочка. Роман. — Красноярск: Кн. изд-во. 1976.

ОТЦОВСКАЯ СКРИПКА В ФУТЛЯРЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

Или январь в этих краях был для Павла Антоновича Селянина самым злосчастным месяцем, или так совпало, но как и два года назад рейс в такой же вьюжный день выдался хлопотным и долгим. Задержался под загрузкой в Хребтовске, а к вечеру не на шутку запуржило. Хребтовские шоферы уговаривали переждать непогоду, да разве в такую ноченьку заснешь где-нибудь, кроме своего дома.

Лучи фар меркли в кутерьме снега, по обе стороны дороги кюветы будто дымились, и «дворники» не поспевали счищать налипавший на стекло снег. Павел Антонович тормозил, сшибал снег рукавицей, жался коленями к разогретому мотору и все озирался: не проскочить бы в этакой круговерти известную всей округе кривую березу с обрубленной молнией вершиной…

А в тот день два года назад домой он приехал веселым. Фрося — тогда еще живая была, царство ей небесное, — покосилась недоверчиво и губы поджала сердито: не приголубил ли где стопку? А он радовался, что в метельную ночь не довелось нигде «загорать», и выспится дома, в тепле. А чему радовался? Кабы знать все наперед, нарочно бы тормознул, пусть бы самого засыпало снегом, зато, может, отвел бы лютую беду…

Жадно поужинал и прямо из-за стола — даже телевизор не стал включать — в постель: разморило от сытости и тепла. Дремал уже, но вдруг, точно кольнуло что в сердце, вскочил: где же Юрка? Фрося успокоила: «Прямо уж — припозднился! Десяти еще нет. Дело молодое. И получка у него сегодня. Может, где и посидит с приятелями… А может, сам Федор Иннокентьевич, — она нараспев произнесла это имя, — опять куда послал по работе».

— Сам-то он, конечно, сам, да только Юрка при нем не зам, — хотя и в рифму, но сварливо возразил ей Павел Антонович. — Двадцать пять парню, пора бы уж настоящее дело в руках держать, а он не поймешь кто: экспедитор не экспедитор, особоуполномоченный при Федоре Иннокентьевиче… Вот засиживаться с дружками Юрка стал частенько. Что-то шибко праздничная жизнь у парня. Не нагулял бы какого худа…